Хлоя тяжело дышит, залпом выпивает остывший кофе и стукает чашкой о стол. Макс лепечет: «Прости», «Я не знала», «Прости меня», но Хлое все равно. Ей это уже все не нужно.
Прайс знает: Макс боится даже обнять ее.
Бар пустеет; Кай приносит еще по чашке им обеим, молча ставит на стол и скрывается за стойкой.
Макс давит в себе вопрос: «Что было дальше?», но Хлоя отвечает на него сама.
— В больнице со мной лежала девчонка. Малолетка, ей лет четырнадцать было. Мы с ней ходили на арт-терапию. Рисовали гуашью детской, знаешь, это типа помогало восстановлению. Однажды мы с ней поцеловались. — Хлоя улыбается краешком рта. — Спрятались в каморку и не могли оторваться. А на следующий день она повесилась на бельевой веревке.
Хлоя щелкает пальцами, показывает Каю на виски, и тот, цокнув: «Вы же за рулем», приносит ей бутылку. С Колфилд Хлоя не делится, просто делает большой глоток и вытирает рот тыльной стороной ладони.
— Я продолжала ходить на терапию, рисовала черные квадраты и треугольники, выливала краски на холсты. Однажды наш типа куратор предложила мне добавить туда еще один цвет. Я добавила красный, потому что Рейчел была для меня огнем. Потом добавила серый — я все еще помнила цвет твоих глаз, Макс. И зеленый — такие волосы были у той девчонки. Я добавляла цвета, и мне становилось легче. Когда я вышла, то написала всем, чьи и-мэйлы у меня были. Кто-то откликнулся.
— Но почему галерея?.. — одними губами спрашивает Макс. — Не центр реабилитации?
— Я не знаю, — пожимает плечами Хлоя. — Я об этом не думала. Я просто так захотела. И нет тут никакой логики, Колфилд. Но мы до сих пор предоставляем экскурсии и бесплатный вход для всех тех, кто прошел или проходит курс реабилитации. Это делает меня… чище.
— Я срывалась, Макс, — говорит Хлоя, делая еще один длинный глоток. — Они приковывали меня к батареям, привязывали шарфом к трубам. Но я каждый раз выкарабкивалась. Не знаю, смогу ли еще.
Макс выхватывает у нее бутылку.
— Ты сопьешься.
— Я редко пью, — хмыкает Хлоя. — Не беспокойся. Колфилд, зачем ты приходишь сюда каждый вечер?
— Мне здесь нравится, — пожимает плечами Макс. — И еще я… я хотела поговорить с тобой.
— Это уже больше похоже на правду. О чем? И разве ты не можешь написать мне на ящик?
Макс смущается.
— Я не подумала об этом, — признается она. — Да и потом, это было бы не так… сентиментально.
Хлоя улыбается.
— Так о чем?
— О нас.
Прайс тянется к бутылке, откашливается и отпивает еще виски.
— Хочешь снова дружить, а, Колфилд? — спрашивает она.
Шальная синева ее глаз пронизывает Макс до костей.
— Хлоя, ты меня поцеловала.
— Дважды.
— Дважды.
— И? Хочешь еще? — Хлоя сверкает глазами.
— Подожди, — тушуется Макс. — Зачем ты это делаешь?
— Что делаю? — Еще один глоток виски.
— Целуешь меня.
— Так ты больше не хочешь? — улыбается Прайс.
Разговор идет по кругу; Хлоя откровенно издевается, Макс смущается и краснеет; неловкость момента скрашивается заканчивающимся виски.
Макс молча берет Хлою за руку, и их пальцы переплетаются. Прайс молчит, не зная, что сказать, как выразить тот комок нежности, что застрял у нее в горле.
— Ты поэтому меня поцеловала, — вдруг произносит Макс. — Потому что всегда помнила цвет моих глаз.
Море омывает песчаный берег, выбрасывает на песок ракушки и цветные камешки, обволакивает скалы у маяка.
Пронизывающим лучом солнца маяк Макс находит затопленный корабль Хлои.
*
Хлоя закидывает ноги на стол и зажимает в зубах сигарету; сегодня у них по плану презентация проекта, а вечером она обещала Макс ужин: карри, терпкое вино и тарталетки с омарами.
Брук приносит два кофе — себе и Хлое — и усаживается на край стола; сквозь тонкую ткань футболки просвечивают шипы.
— О, сменила сережки? — спрашивает Хлоя. — И сразу к боссу, показываться?
— Босс у меня любитель подобного, — игриво отвечает Брук. — Может, снять для лучшего рассмотрения?
— Какое интересное предложение. — Прайс закусывает нижнюю губу. — Но я откажусь.
— Что, бессонная ночь? — Брук показывает пальцем на кофе. — Опять сидела над проектом?
Хлоя трет виски пальцами. Насколько Брук близка, чтобы знать?
— Нет, — честно отвечает она, подумав. — В этот раз причина личная. Я бы даже сказала, слишком.
Брук вздыхает.
— Черт, босс, я ведь храню себя для Вас!
— Будет и на твоей улице праздник, Скотт, — ехидно замечает Виктория, влетая в кабинет. — Хлоя, это пришло утром.
Прайс берет из ее рук большой белый конверт.
— О господи, — шепчет она, — господи боже мой…
Из ее рук выпадают и рассыпаются фотографии.
Комментарий к XIV.
Легкий подарок на вечер пятницы.
//
Ваши отзывы и оценки вдохновляют меня, и я не устану Вас за это благодарить. Спасибо, что пишете свое мнение, это безумно важно!
//
p.s. мне всегда будет их мало.
Инсайд.
========== XVI. ==========
Вот он я, кто ранил, а после смиренно ждал.
Оголенный провод, пустая комната и кинжал —
Я цветы наши срезал и больше их не сажал —
Без тебя я пустое место.
Хлоя держит в руках оставшиеся снимки — в темной пленочной виньетке она видит полуобнаженную себя на кровати: волосы рассыпаны по подушке, рука положена под голову; на высветленном вспышкой кадре можно разглядеть даже темно-синие мешки под глазами и лопнувший капилляр на скуле.
Брук запирает ее кабинет изнутри и подходит к снимкам; Виктория стоит напротив Прайс и, видимо, ждет объяснений, но Хлоя молчит и всматривается в фотографию.
Брук подбирает высыпавшиеся фото и вздрагивает всем телом; повсюду Хлоя: пьяная, обдолбанная, укуренная; с бутылкой виски, сигаретой или косяком; на некоторых Хлоя спит в своей кровати: растрепанные волосы, обнаженная грудь, сетка шрамов у ключиц; а на остальных — в барах, подворотнях или узких улочках: зрачки расширены, повсюду шприцы, грязь и выпивка. Фотографий не меньше тридцати, они не датированы и не подписаны, просто голые, ледяные факты: Хлоя Прайс — наркоманка, алкоголичка, ненормальная.
Виктория рассматривает одну из выпавших фотографий: желтое здание с решетками на окнах и огромными железными воротами; чугуном сияет вывеска: «Наркологическая клиника доктора Юджина»; и плечи Чейз опускаются.
У Хлои внутри срабатывает защитный механизм; она застывает и растворяется в пространстве, смотрит на десятки бумажных Хлой, и перед ее глазами почему-то мелькают цветные журавлики — те самые, что висят в спальне у Брук.
Все эти «кто? почему? зачем?» кажутся ей пустыми; она и без того понимает, что это неважно; Хлоя смотрит на саму себя двухгодичной давности и понимает, что она не изменилась; и все эти хваленые двадцать четыре месяца — пустяк, дай ей сейчас дозу, помани таблетками — и она пойдет, как проклятая.
Не обманывать себя, говорит она себе, не обманывать, не давать ложных надежд и все выполнять в срок — три кредо в ее жизни, нерушимые уже несколько лет; однако она упорно твердит, что чиста, что завязала, что нет-что-ты-больше-никогда-нет, что все это в прошлом; а сама ночами мечтает о том кайфе, что ловила когда-то.
Фотографии танцуют вальс в воздухе и прощальным поклоном опадают на пол.
— Человек, который их делал, явно тебя ненавидит, — говорит Брук. — Но не настолько, чтобы вывесить это сразу в сеть. Кому вообще сдались такие фотки?
— …пленка. — Голос Чейз глухой отбивкой доносится до Хлои сквозь пелену мыслей. — Они сделаны на пленочный фотоаппарат. Кто носится с пленкой в наше время? Фотограф-извращенец? Хипстер из девяностых?