Хлоя не верит, но надеется.
Голос Брук раздается в трубке едва слышным шепотом, и слова, сказанные ею, вырезаются на сердце Хлои раскаленным металлом:
— Босс, оставьте меня в покое. Пожалуйста.
В трубке повисает тишина, а потом Брук просто нажимает «закончить разговор» и плачет, съёжившись до размеров песчинки.
Она бы отдала всю себя, лишь бы просто стать для Хлои кем-то.
*
Макс с сияющими глазами сообщает Хлое:
— Мы отреставрировались!
— Ура, — отвечает Прайс. — Поздравляю, АртМакс, теперь твоя фотобудка снова работает.
— Это арт-центр!!!
— Да без разницы, — отмахивается Хлоя.
— Ты просто завидуешь, что я могу отличить Перо от Перу, — надувается Макс. — А ты — нет.
— Поздравляю дважды. По интеллекту ты догнала Чейз, — ехидно усмехаются ей в ответ.
Макс обиженно тянет Хлою за собой в узкий переулок и очень наглядно показывает той, почему все-таки не стоит ее сравнивать с Викторией.
*
Сказка кончается в канун Рождества, за пять дней до Нового года, когда вся команда вновь собирается в кабинете.
Хлоя ставит печать «отказано» под одной пятой контрактов; Тревор подсчитывает убытки, Джастин трет виски руками, Виктория спорит с Брук: кажется, они не сходятся в списке гостей, Тесс собирает бумаги по файлам. STARS GALLERY готовится к новогоднему празднику и закрытию ESPANADA.
Она закрывает папку и, дождавшись, пока все усядутся, начинает:
— Последнее деловое собрание перед отпуском. Год был тяжелым для каждого… Давайте вкратце, ладно?
— Сначала «Эспанада», — прокашливается Тревор. — Мы продали все из этих поступлений, четверть картин из старых, треть из летнего сезона и остатки выставили на аукцион. Только за этот месяц мы покрыли все расходы за год и увеличили доход на семьдесят пять процентов по сравнению с прошлым годом. Нестыковок в бухгалтерии нет, по деньгам все закрыто. — Он поправляет огромные оранжевые очки. — Теперь о плохом: банк сокращает нам срок последнего кредита с двух лет до года; таким образом, мы должны будем в ноябре следующего отдать последний платеж, закрыв ссуду.
Чейз чертыхается.
— Из ста восемнадцати текущих контрактов двадцать отказались продлевать; но у нас очень много предложений, и если будем держать планку, то сможем увеличить прибыль…
Тревор говорит что-то еще, но Хлоя смотрит только на Брук: все тот же комбинезон, та же ярко-зеленая клетчатая рубашка, фиолетовые ногти и губы; но она смотрит — и не может понять, что с Брук не так.
А потом понимает: Скотт больше не смотрит на нее. Скотт вообще ни на кого не смотрит, только сидит в своем ноутбуке и печатает непонятно что, закрыв лицо длинными волосами.
У нее щемит в сердце.
— Вот так, — заканчивает Тревор. — Перспективы хорошие в любом случае.
— Мы получили больше двухсот предложений от молодых фотографов и художников из Блэквелла, — говорит Чейз, сверкая декорированными стразами ресницами. — Есть то, на что можно посмотреть. Думаю, мы можем предложить им площадку для поддержки рядом с теми, кто ушел к нам от Колфилд.
Виктория говорит мало и кратко; добавляет про полную готовность к Новому году, закрытию выставки и уходу в отпуск, вставляет пару слов про успешный год и садится обратно в кресло, элегантно сложив ноги; ее бежевое длинное платье приятно шуршит тканью, и Хлоя почему-то улыбается ей.
Джастин говорит об именах, рассказывает о новых лицах, о людях, благодарит за внимание и погружается в планшет: они с Тесс будут печатать бейджики весь вечер.
Хлоя смотрит на Брук: красные волосы все так же закрывают лицо, и Скотт почему-то не убирает их назад, наоборот, старается, чтобы ее не было видно.
Инженер убирает ноутбук в сумку, отдает ее жужжащему Кельвину и встает.
— Мы полностью готовы по акустике и радарам, связь налажена на ура, церемония закрытия будет показана в онлайне, но саму вечеринку уберем с экранов, пусть народ отдыхает. Все сигналки настроены, сейфы намагничены и опечатаны. Гости подтверждены в соотношении сто из ста. До двадцать первого января никто не сможет открыть сейфы, — тихо добавляет она, — кроме босса. Ключи я уже отдала.
Она замолкает, но не садится; и у Хлои начинается дикий, неконтролируемый мандраж, будто ей выступать через секунду на большой сцене, а речь не готова.
Видимо, не у нее одной — все взгляды устремлены на Брук; и когда она, наконец, убирает волосы с лица, каждый из присутствующих может видеть воспаленные, все еще влажные от слез глаза.
Хлоя готова поклясться, что ресницы Скотт дрожат, и только идеальное чувство самоконтроля не дает ей заплакать.
— Я ухожу, — тихо говорит Брук в пустоту, и слова ее сыпятся с губ черным витражным стеклом. — Вы все стали и всегда будете моей семьей, но я больше не могу. Вот так. Простите, босс. — Она поворачивается к Прайс и впервые за эти дни смотрит ей в глаза. — Считайте, что по собственному.
Она выходит, держа в руках пульт управления, и Кельвин грустно вылетает за ней.
Повисает тишина, и они все — все до единого — смотрят на Хлою.
— Ну, беги за ней, тупица, — тихо произносит Тревор.
И Хлоя бежит — вниз, по лестнице, со всех своих длинных ног, путаясь в разложенных повсюду проводах; Хлоя бежит — бежит так, как не бежала ни за кем и никогда, и ее волосы мелькают синими вспышками везде и всюду одновременно.
Она врывается в кабинет Брук — когда-то заполненный проводами и дронами, но сейчас пустой и хранящий в себе запах яблочных духов. Инженера там нет.
Как и ее машины нет на парковке.
Зато на парковке стоит Макс в своей нелепой светло-зеленой ветровке с вышитой радугой на спине; она держит в руках стаканчики с кофе и радостно машет Хлое рукой.
Прайс едва успевает затормозить.
— Макс? Что ты тут делаешь?
— Решила, что ты будешь рада кофе в перерыв. Ты не читала мои сообщения?
Хлоя смотрит на нее с минуту — растрепанные ветром волосы, яркие веснушки, остывающий кофе, — просчитывает в голове все возможные последствия и выхватывает стакан у Макс.
— Брук уволилась. Кажется, это все-таки я виновата, — говорит она, пристально глядя в светло-серые глаза Макс. — Макс, я…
— Конечно, — серьезно кивает та.
И когда Хлоя благодарно смотрит на нее, вдруг говорит:
— Она тебя любит. Ты знаешь?
Прайс молча кивает и бежит к машине.
*
Хлоя врывается в дом Брук через пятнадцать минут вместо заявленных навигатором сорока пяти и ломится в дверь так, что из двора соседнего дома на нее звучно рычит чья-то собака; но Прайс все равно — она дергает ручку, звонит в звонок и стучится в дверь кулаками. Она продолжает ломиться до тех пор, пока хлипкая дверь жалобно не всхлипывает и не открывается.
— Да боже, открой мне, блять!
Хлоя долбит ногами уже по запертой двери спальни, но ответа не получает.
— Скотт, кончай дурить, открой эту чертову дверь. Думаешь, я ее не вышибу?
— Не вышибешь, — устало говорит Брук, подходя к Хлое сзади. — Она титановая. Вряд ли ты сможешь это сделать.
Прайс резко оборачивается: Скотт стоит перед ней, и от нее пахнет пылью и колой.
— Я знала, что ты поедешь за мной.
Хлоя смотрит на нее: такую хрупкую и чудную, с высоким красным хвостом, закрепленным цветным проводком, в заправленном в кожаные черные штаны фиолетовом свитере с одним оголенным плечом; и не может понять, что Брук сейчас хочет услышать; лишь надеется, что то, что она будет говорить, окажется правильным.
Правильным действием без последствий.
— Зачем ты здесь? — спрашивает Брук, и ее губы предательски дрожат; Хлоя почему-то думает, что она до сих пор не выплакалась.
— Ты знала, что поеду за тобой, — удивляется Прайс, — но не знала, почему?
— Тебя ждали, босс.
— Плевать мне на это, — говорит Хлоя.
— Ты не умеешь врать. — Брук фыркает, но улыбается. — И никогда не умела, Хлоя. Поэтому ты сейчас стоишь здесь. Я знаю тебя лучше, чем ты себя.
Верю, думает Хлоя и задает самый лучший на свете вопрос: