— У тебя есть выпить?
========== XIX and 1/2. ==========
Ты слишком светел, чтоб ошиваться тут — что заберёшь как дар за свои труды? Ты слишком добр к такому дерьму, как я, и для такого трупа — до боли жив, в чаше моей вода обратилась в яд, мне говорят: «Хочешь выбраться? Заслужи». Мне не пристало о чём-то тебя просить, всё, что умею — трахаться и стрелять, в паре шагов до победы — совсем без сил, мне бы патроны — веришь ли, по нулям.
Хлоя в последний раз сверяет список приглашенных со списком подтверждений; ставит галочки, подпись и печать; пересчитывает пластиковые бейджики, убеждается в их правильности и улыбается на прощание стоящей рядом Тесс.
На улице ее ждет Макс — ледяной кофе Starbucks, широкий сарафан на футболку, расшитые пуговицами эспадрильи, солнечная улыбка до ушей.
Макс хватает Хлою за руку, сует ей свой кофе и касается губами щеки; Прайс смеется и кривится одновременно: напиток без сахара и сиропов.
— Фу!
— Я специально такой взяла, чтобы ты не выпила его! — радостно сообщает Макс, садясь в машину. — В прошлый раз я взяла себе с сахаром и… Я взяла его не себе, короче. Куда мы?
— Мне надо к Каю, — отвечает Хлоя, пристегиваясь. — Отвезти приглашение на новогоднюю вечеринку и закрытие.
Макс кивает и, засунув трубочку в рот, не сводит глаз с окна: Лос-Анджелес особенно красив своей новогодней солнечной красотой.
Хлоя закатывает рукава длиннющего — до пят — серого, расшитого ветками кардигана, поправляет синюю футболку и кладет руку на коробку передач.
«Туарег» плавно выезжает с Эмпайрн-уэй на Старс Авеню и едет по Западному Пико Бульвару, обгоняя машины. Макс крутит магнитолу, находит LA FM и тихонько подпевает Imagine Dragons; Хлоя неспешно курит в открытое окно, и серебристый дым кольцами окружает ее, пропитывая одежду табачным запахом.
Когда песня заканчивается, Макс спрашивает:
— А ты купила мне подарок?
Хлоя роняет пепел себе на синие джинсы в дырках и кашляет.
— Конечно, нет, iMax. Я что, по-твоему, богатая владелица одной из самых лучших галерей искусств в мире?
— Точно не одной из лучших! — Макс показывает ей язык.
Хлоя фыркает.
— Кстати, АртМакс, пойдешь со мной на закрытие ESPANADA в субботу? — Она выбрасывает сигарету в окно; сзади слышится недовольный гудок, и Хлоя, высунув руку, показывает средний палец. — Будет весело. Бал там, платья, халявное вино, пустой третий этаж, все дела.
— Пустой третий этаж? — Колфилд прищуривается и прикусывает нижнюю губу.
— Стопроцентно, Макс. Пустой, как твоя головушка.
— И вовсе она не пустая, я просто очень долго соображаю.
— Медленно, — поправляет ее Прайс. — Так что, долгосоображающая Макс, пойдешь?
— Пойду, — вздыхает она. — Нужно платье, да?
Хлоя кивает; ее внутренняя планета купается в лучах новогоднего солнца.
Пустота больше не разрывает ее на черные дыры, и, хоть на планете все равно сгущается тьма, она не так страшит Прайс, как то, что там было раньше.
По крайней мере, на ней не идут кислотные дожди, безрадостно думает Хлоя.
Она привычно паркуется позади «WAITHERFISH»; на идеально-синем небе сияет солнце, и его лучи путаются в синих волосах Хлои.
Макс ловит солнечного зайчика циферблатом наручных часов и восторженно делает кадр; серый с серебром кардиган Хлои тоже попадает туда, и Прайс закатывает глаза.
— Мне стоит написать на тебя жалобу за фото без разрешения.
— Только попробуй, — возмущенно отвечает Колфилд. — Иди, я подожду тебя.
Хлоя кивает, плотнее запахивает полы кардигана и входит в пустой бар — на часах два часа дня, они только открылись, и в воздухе все еще висит пыль, смешиваясь с солнечными бликами, отражаясь от цветных витражных окон; но стулья расставлены, а на каждом столе стоит по свече.
Кай — красные волосы, черные стрелки до висков и белоснежная улыбка — сияет, когда видит ее. Хлоя стучит костяшками по барной стойке, пожимает ему руку и забирается на высокий стул.
— Мисс Хлоя, я не ожидал Вас так рано. Кофе?
— Два, оба с собой, один черный без сахара, второй как обычно. Я принесла тебе кое-что.
Она кладет на стойку алый с золотом конверт с большими буквами VIP; Кай восторженно трогает шелк бумаги, открывает и достает плотную именную бумагу: идеально ровные буквы, написанные вручную, витиеватая подпись Хлои под ними.
— Оно на двоих, — говорит Прайс. — Здесь, — показывает, — можно вписать имена. Твое уже есть, второе допишешь сам. Я буду рада тебе.
Кай выходит из-за стойки и обнимает ее; Хлоя теряется на секунду, но потом просто наслаждается теплом рук и запахом кориандра. Сангиновые волосы Кая скользят по ее щеке, и она улыбается — неожиданно, но они пахнут не лаком для волос или табаком, а детским шампунем.
Кай говорит ей:
— Я хочу, чтобы Вы были счастливы, мисс Хлоя. Вы заслуживаете этого. И Ваша галерея заслуживает. И Ваша женщина тоже.
— Какая женщина? Макс?
— Та, которую Вы выберете, — загадочно отвечает бармен и отворачивается к кофемашине.
Хлоя задумчиво кусает прядь волос.
Брук допивает пятый бокал виски и говорит:
— Если бы мы всей командой пришли в ресторан, то переругались бы; поэтому мы и не ходили никогда никуда вместе. — И сразу же отвечает на немой вопрос: — Виктория бы заказала рыбу стоимостью как моя квартира, Джастин взял бы стейк, Тревор ел бы только первое, я бы хотела салат, а тебе вообще все равно — ты бы просто ткнула пальцем во что-то дорогое и безвкусное, как всегда, промахнувшись с вкусовой палитрой. И вот представь — Трев уже доедает суп, в то время как Виктории только приносят рыбу, а Джастину — стейк, и от смешения этих запахов Чейз становится хреново, и она морщит свой царский носик. Мне приносят салат, но он не очень вкусный — ты когда-нибудь ела салаты в дорогих заведениях? Они все пресные. А тебе вообще приносят десерт, и ты неловко ешь в одиночестве. Я молчу про разницу в винах и напитках. Джас взял бы белое — к мясу, Тревор — грог к супу, а ты бы мечтала о пиве и о том, чтобы это все побыстрее кончилось.
И подытоживает:
— Так что херня это все, мы живем на работе и только там. Мы просто больше нигде не выживем. Если, конечно, Чейз не трахнулась все-таки с Тревом.
Хлоя возвращается к Макс в машину, выслушивает недовольства вроде «Ты не могла бы еще дольше?» — и закуривает.
Прайс молчит: в ее голове кавардак, и разбирать это у нее нет сил; но она старается. Сердце, раньше неделимое, поделилось сразу надвое; и Хлоя пытается найти там место для самой себя, потому что Рейчел когда-то говорила ей: «Если ты раздашь всю себя другим, то что тогда останется тебе?»
Рейчел права; Рейчел вообще почти всегда права; даже когда в ссорах кричит на нее, срывая голос и рыдая: «Ну что ты с собой делаешь? Что я с собой делаю?», а потом колется снова и снова, и Хлоя только и успевает, что откачивать ее от очередного прихода да добывать еще.
Хлоя думает: в шестнадцать ее жизнь была адом; а в двадцать три она сама становится Сатаной, и все они варятся в этом котле, таком же лживом и грязном, как и она сама.
Прайс заводит машину, не слушая рассказа Макс — кажется, та говорит ей об успешных продажах; ей не хочется сейчас говорить, только думать и сосредотачиваться на настоящей реальности, а не той, где она горит заживо.
Хлоя не знает, что такое совесть, она не верит в прощение, но носить в себе этот груз становится с каждым днем все тяжелее, и когда чувство вины заставляет ее планету сгорать дотла, она готовит очередное «Нам надо расстаться», но теплые губы Колфилд возрождают ее, и приходится начинать все с самого начала.
Прайс прокручивает это в голове:
— Макс, это я выключила свет и сорвала открытие, после которого ты до сих пор не восстановилась.
Или:
— Макс, это я попросила Брук, Викторию и Джастина сломать «Арт-центр».
И потом это, ее коронное:
— Я виновата, да, прости; как насчет примирительного секса?
Макс рядом с ней все еще говорит, но Хлоя смотрит на нее пустыми глазами, все-таки выпадая из этой параллели.
Потому что все, что бы она ни продумала, увенчается крахом; и никакого примирительного секса или долгого разговора ночью не будет; Хлоя, в конце концов, вновь останется одна.