— На тебе не будет ни одного места, которого я бы не коснулась, — шепчет ей Макс.
Она держит сердце Хлои в своих ладонях, когда целует ту под острыми коленями — и ниже, доходит до ступней, и Прайс не может сдержать низкий, гортанный стон; и этот звук отражается от звезд.
Макс целует ее внутреннюю сторону бедер: худые ноги, выпирающие кости, мелкие шрамы и россыпь родинок; бархатные губы касаются везде, и Хлоя чувствует, что на ней действительно нет места, куда бы Макс не добралась; она вся состоит из этих едва заметных прикосновений; и они ласково щекочут кожу, оставляя метки.
А потом ее касаются губами там, и Хлоя изгибается на кровати так, что острые косточки бедер чуть не рвут тонкую кожу; она уже не стонет — только хрипит и как-то жалобно вскрикивает, сжимая руки в кулак, комкая темные простыни, теряясь в своих же собственных растрепанных, прилипших к мокрому от пота лицу волосах.
Их занятие любовью — Хлоя никогда бы не назвала это сексом — прозрачное и сияющее, как прожектора у ее галереи; и когда оно заканчивается и они засыпают вместе, у Хлои впервые за последние несколько лет появляется надежда, что все будет действительно хорошо.
Комментарий к XIX and 1/2.
Наверное, стоит сказать пару слов о текущей работе над фиком, потому что многие моменты я писала со слезами на глазах. Для начала хотелось бы поблагодарить за очаровательные саундтреки и готовящийся арт AgushaMeyd; бесконечную поддержку и смешинки leaxan; верную бету _А_Н_Я_; волшебную Mort, терпящую то, что я не сплю ночами, а пишу; и каждого, кто оставляет комментарии и нажимает на остальные кнопочки. Вы сейчас для меня - самый большой поток вдохновения.
До финала осталось совсем немножко; я планирую всё закончить к 27/28 числам и приступить к новым работам.
Я обнимаю Вас всех крепко-крепко и шлю лучи тепла.
Инсайд.
========== XX. INTER FINAL ==========
Я виноват во всём: в том, что тебе не спится, в том, что твой чай с корицей в чашке давно остыл. Это из-за меня у златокудрых принцев сломаны колесницы и сожжены мосты. Это моя вина — что ты сломала ноготь, и порвала колготки, и провалила тест. Брось меня и ступай, в церковь, молиться Богу. Не приближайся, если не надеваешь крест. Я навредил тебе и заразил несчастьем, я превратил в кошмары светлые прежде сны.
Сгинь, погаси свечу (свет для меня опасен),
дай же мне захлебнуться в чувстве своей вины.
Это, определенно, самый странный день в ее жизни за последние пять лет: ощущение неправильности происходящего не покидает с самого утра; и Хлоя винит в этом всех на свете, кроме себя.
Сегодня — впервые за последние почти уже пять лет — она не командует Брук включить прожектора; они, словно дань уходу Скотт, не будут включены вовсе.
И это делает ей чертовски больно.
Надпись на самой галерее — та самая «STARS GALLERY» — сегодня сияет по-особенному холодно, и этот лед прочно врастает в ее сердце.
— Мисс Прайс? Мы готовы открываться.
Она чувствует дежа вю каждый раз, когда слышит эту фразу, и ненавидит стоящего перед ней нового инженера просто за то, что он не Брук.
— Мне нужно еще десять минут, — отвечает Хлоя. — Иди, проверь все еще раз.
Даже не поворачивается; ей все равно, что тот скажет; он — не Скотт, и это все, что нужно знать, чтобы с ним разговаривать.
Они заходят в ее кабинет по очереди, и каждый несет в руках шампанское или пока еще пустой бокал; сначала Джастин и Тревор, оба в черных джинсах, разношенных красных кедах и простых белых футболках с крошечным логотипом галереи на груди — такие выпускались сто лет назад для стаффа, но, видимо, пара экземпляров все-таки сохранилась. Хлоя улыбается, вспоминая, что лично приказала им избавиться от футболок; сейчас она рада тому, что эти двое ослушались: это пробуждает в ней приятную ностальгию.
Тревор привычно поправляет огромные красные очки, и они вместе с Джастином садятся на диван.
Стелла опускается в давно облюбованное ею кресло, и блестящее фиолетовое платье отражает остатки света; длинные волосы завиты в кудри, она совсем без косметики и выглядит лет на пять моложе; Хлоя замечает на безымянном пальце тонкий ободок золотого кольца и кивает ей, улыбаясь. Воздалось, думает она.
Чейз — разлитые чернила на белоснежной ткани: синяя сумка, туфли в тон, иссиня-черная помада, белое платье в пол и высокая прическа с ультрамариновым цветком — поздравляет всех первая, произносит до жути банальные слова, от которых у Хлои сводит челюсть, и просит Тревора открыть шампанское.
Джастин вручает Хлое наполненный бокал, Прайс говорит что-то про счастье в новом году и думает, что без гудящего над головой Кельвина здесь слишком тихо.
Они все радуются, чертовски радуются вечеринке, громкой музыке, выпивке и еде; а Хлоя не чувствует ни-че-го, только смотрит на любимое место Брук у подлокотника дивана, и тоска царапает ее изнутри стальными когтями.
— Нам пора, — говорит Джастин. — Все вот-вот придут. Мисс Прайс, прикажете открываться?
— Сколько раз я тебе говорила… — начинает заводиться Хлоя.
— Каждый раз, — подмигивает он, и вдруг его голос меняется до неузнаваемости: — Говори это постоянно. Так я чувствую, что я здесь.
Они все кивают, смотря на Хлою; а та не может понять, что подразумевается под этим «здесь», и, наверное, никогда бы и не поняла, если бы Тревор вдруг не поднял бокал и не сказал:
— За Хлою Прайс — человека, сделавшего нас живыми.
Она не плачет от умиления, не благодарит и не пускает скупую мужскую слезу, нет, Хлоя просто замирает, чувствуя приятную тяжесть в груди: где-то там лед все-таки начинает таять, дождем проливаясь на выжженную пустыню внутри нее.
Они чокаются, последний раз произносят: «За Хлою Прайс», — и выходят, унося с собой пустую бутылку и бокалы.
Хлоя остается одна; поправляет черную блузку, смахивает невидимые пылинки с темно-синих джинсов, меняет кеды на кожаные лоферы и проводит рукой по растрепанным волосам, давно уже потеряв надежду их укротить.
Она проверяет телефон — как всегда, сообщение от Макс, в ответ на которое она пишет короткое: «Жду тебя»; и не выдерживает.
Номер Брук она помнит наизусть, набирает его за секунду и до боли прижимает телефон к щеке; в трубке раздаются гудки. Один, второй, третий… На седьмом Хлоя уже хочет нажать «отбой», но вдруг слышит такое знакомое:
— Да, босс? — и пропадает в этих низких, грубоватых оттенках.
— Я хотела поздравить тебя с Новым годом, — говорит Хлоя, и голос ее, не скрываясь, дрожит.
— И тебя, босс. — Брук улыбается; Прайс чувствует это даже не по интонации — сердцем. — Кстати, у меня для Вас подарок.
Хлоя так сильно прижимает телефон к лицу, что руки начинают потеть, и голос ее пропадает в миллионе несказанных слов, оттого она выглядит нелепо — стоит и хватает ртом воздух, пока сердце рвется на части.
— Не вижу что-то твоих огней, Хлоя Прайс, — усмехается инженер. — Возможно, мне стоит их зажечь?
Хлоя стоит у окна и, как маленький ребенок, с открытым ртом смотрит на белоснежные лучи прожекторов, устремившиеся вверх, вспыхнувшие у неё на глазах.
— С Новым годом, Хлоя Прайс, — тихо произносит Брук. — Никогда не позволяй им гаснуть.
Скотт уже давно положила трубку, а Хлоя все еще не может отвести взгляд от огней, которые больше не кажутся ей ледяными. Теперь звездно-белый свет прожекторов приобретает теплый ванильный оттенок любимого кофейного сиропа Брук.
*
— Хлоя! Я всюду тебя ищу! — Макс обнимает ее до хруста костей. — Где твой телефон?
— Боже, Колфилд, ты женщина! — в тон ей восклицает Хлоя, игнорируя вопрос.
Макс смущенно улыбается и теребит в руке нежную ткань бордового платья до колен.
— Слава богу, а то я думала, что ты мужик, — не успокаивается Прайс.
— То-то ты в постели не заметила, — вворачивает Макс.
Хлоя показывает ей большой палец в ответ, мол, шутка засчитана, и замечает машущего ей Тревора; тот активно жестикулирует и показывает на середину зала.