— Ну, до встречи в январе, — говорит она.
Прайс чертыхается, когда вспоминает, что забыла ключи от машины у себя в кабинете; и долгая процедура снятия с сигнализации всего здания занимает у нее еще четверть часа.
Кашляя и надеясь, что это просто сухой воздух, а не простуда, Хлоя бредет к машине, и холодный асфальт глушит ее шаги.
Прайс выезжает с парковки и проезжает несколько метров вперед, прежде чем остановиться, открыть дверь и сесть вполоборота, прислоняясь к спинке сидения плечом, высунув ноги и закурив.
Она смотрит на сияющие золотом буквы «Арт-центра», на бронзовую табличку, на небольшой фонтан перед входом и думает, что вот как бывает — кажется, что между ними меньше ста шагов, а на самом деле — тысячи миль.
Хлоя долго сидит в машине, слушая старый добрый джаз и дымя, словно погружаясь в транс, прежде чем видит хрупкую фигурку, закрывающую дверь «Арт-центра» на ключ и набирающую код сигнализации.
Сигарета падает у Прайс из рук, когда фигурка спускается по ступеням и направляется к ней.
— Хлоя?
Голос Макс, когда-то родной и теплый, а теперь почти совсем безжизненный и уставший, сонатой звучит внутри нее.
Они не разговаривают ровно триста шестьдесят пять дней; целый год — ни слова, ни сообщения, ни звонка; целый год — бок о бок друг с другом, но с невозможностью даже просто посмотреть в глаза.
Прайс не просит прощения, не бегает за Макс, не караулит ту у выхода; Макс молча поджимает губы, когда видит ее иногда у галереи, и проносится мимо, не поднимая головы.
Макс воет волком по ночам, царапая стенку у кровати, и от ее ногтей не остается ничего; оттого и ходит она в вечных пластырях на пальцах.
Хлоя лелеет внутри себя эту боль, баюкает и укутывает в черные простыни, а после — засовывает в тот же сундук, где когда-то похоронила свою полынную нежность к Брук; и, сидя в баре у Кая, выпивает одну бутылку ледяного пива за другой.
И вот сейчас их параллели пересекаются, разрывая Вселенную на куски.
— Ты чего здесь? — спрашивает Макс. — Разве тебя не ждут?
— А тебя?
Хлоя смотрит в серые глаза Колфилд — маренговое небо с белыми облаками, галиотическая россыпь песка и каменное море, — и время для нее останавливается.
— Я долго не могла разобраться с сигналкой, — вдруг смущается Макс. — Очень много кнопок.
Прайс ухмыляется.
— Техника — не твой конек.
— Кроме фотоаппарата.
— Кроме фотоаппарата, — миролюбиво соглашается Хлоя.
Они молчат еще с минуту, а потом Макс жалуется на то, что такси не принимают оплату наличными, что долго ждать, что еще дольше — ехать по пробкам; а Хлоя слушает и не понимает, почему все тогда закончилось вот так.
Ярко-красный бомбер фотографа напоминает Хлое Блэквелл; она шутит — и они смеются, но смех быстро затихает.
Макс боится смотреть Хлое в глаза; боится темноты, ненависти и отторжения; боится быть слабой — или кем-то еще; поэтому не отводит взгляд от сухих губ в мелких трещинках.
— Странно говорить с тобой сейчас, — говорит ей Прайс, затягиваясь новой сигаретой.
— Да уж… — Макс накручивает на палец прядь волос. — Пойду. Такси скоро будет.
— Удачи.
Хлоя так и остается сидеть, смотря ей вслед; перед глазами мелькают все те длинные дни, когда они находятся врознь; и в душе Хлои назревает непонятное, скомканное, противное чувство: ей, вроде бы, уже давно все равно, но эта липкая неприязнь и обида, которые не дают покоя, все-таки вырываются наружу; эти их отношения из прямолинейного равнодушия медленно переплывают в реальность, основывающуюся на голой обиде. Хлоя думает: между ними сейчас стена из тысяч непройденных миль, и они ходят по ее краям, как когда-то, еще в детстве, ходили по железнодорожным рельсам.
Проходит пять минут, десять, пятнадцать — а машины для Колфилд все еще нет; и тогда она победно улыбается, выкидывает сигарету и заводит мотор.
— Может, все-таки на моем такси прокатишься? — предлагает она, подъезжая к сгорбленной фигурке на углу улицы.
— С чего бы вдруг? — краснеет Макс.
— У меня сигареты кончились на тебя смотреть, — отвечает Прайс, встряхнув синими волосами.
— Твои планы, должно быть, важнее моих, мисс-Прайс-королева-STARS-GALLERY.
Хлоя смотрит на нее взглядом, выражающим: «Ты дура или ты садишься?».
— И много девушек на это повелось? — спрашивает Макс, но все-таки усаживается в машину, пристегивается и вытягивает натруженные ноги. — Ох, как просторно…
Хлоя нажимает PLAY, и динамики взрываются от новогоднего LA FM.
— Да так, один несчастный фотограф-самоучка, — фыркает она.
Хлоя уверена, что если бы у Колфилд был яд, она плюнула бы им в нее и выжгла бы глаза, как классическая злобная кобра — настолько странное выражение лица у Макс сейчас.
— В какое гнездо… тьфу… то есть, место Вас увезти? — спрашивает Прайс.
— Я есть хочу, — внезапно отвечает Макс. — Я пропустила обед, потому что думала, что поужинаю, но и ужин я тоже пропустила!
— Свеженького мясца, видимо, захотелось? — опасно шутит Хлоя.
Если шутка не зайдет, ей придется выходить из собственной машины прямо на ходу.
Но шутка заходит, и Прайс облегченно выдыхает: Колфилд просто смотрит на нее, как на идиотку, но Хлое не привыкать — ее острый юмор (по крайней мере, она надеется на это) не всем приходится по нраву.
Они вспоминают, что ближайший супермаркет, работающий в такое время — «Wal-Mart» — находится на пути к океану, поэтому Хлоя выруливает на Бульвар Пико и едет вниз по нему, направляясь на запад.
Она знает, что в любую минуту Макс может попросить остановить машину или развернуться.
Но чего бояться тому, кому нечего терять?
Фотограф молчит, только сжимает руки и нервно теребит светло-синий шарф, совсем не подходящий по цвету к бомберу, и тишину между ними разбавляет только старина Элвис.
— Хлоя…
Когда она слышит свое имя, то сбавляет скорость, потому что понимает, что Макс сейчас скажет что-то вроде «Останови», «Я не хочу» или «Хватит».
Но Макс говорит совсем другое:
— Я скучала.
Прайс пожимает плечами в ответ: ей, сломанной, не починенной, до сих пор скукоженной на третьем этаже, плевать на все эти слова.
И Макс это чувствует.
*
В супермаркете Макс берет бумажный пакет и набивает его выпечкой.
— Твои булочки и так хороши, зачем тебе другие? — Прайс появляется около ее спины, держа в руках сэндвичи.
— Это для тебя, — язвительно отвечает Макс, подмигивая.
Хлоя, по инстинктивному видению, почти сразу натыкается на отдел с алкоголем и восторженно заполняет стеклянными бутылками свою корзинку.
— Я всегда была уверена в твоих способностях, — оценивающе комментирует фотограф, глядя на Прайс, выкладывающую алкоголь на кассовую ленту.
— Детишки собирают сумки, а родители платят. — Хлоя взмахивает платиновой VISA. — Собирай.
— Мне нравится быть твоим ребенком! — Макс фыркает, с гордостью прижимая к себе пакет со слойками, и Хлоя улыбается ей уголком губ.
Атмосфера в машине уже не такая напряженная, как была полчаса назад; оттого Прайс позволяет себе несколько язвительных шуточек:
— Я уже и забыла, что рядом с моей STARS стоят и другие здания.
— Я не удивлена отсутствием твоего внимания к мелочам, — с набитым ртом отвечает Макс.
— Вот именно, — перебивает Хлоя, — что к мелочам.
— Ты целый год ходила около меня, но я в твоей машине только сейчас. Так что ты там говорила о своей внимательности?
Хлоя поджимает губы от боли.
— Один — один, — говорит она.
Какое-то время они едут молча, а затем Хлоя сворачивает к океану, и от открывшегося вида у Макс перехватывает дыхание.
Она видит бушующие волны, россыпь огней по побережью, уже начинающие сиять звезды — ей видны даже негаснущие прожектора галереи, словно белоснежные рельсы в синее небо.
В Лос-Анджелесе темнеет быстро, поэтому, когда Хлоя съезжает и ставит машину недалеко от воды, небо уже почти черное.