- Но почему они такие?
Мальчуган слабо улыбнулся, протянул ко мне руки и молча отдал амулет.
- Я потерянная душа, и со временем каждая душа леденеет. Мы постепенно превращаемся в камень, однако ты можешь нам помочь, выпустив нас. - Мальчик приблизился, одарив пронизывающе ехидной ухмылкой, и коряво протянул пухлый пальчик вдаль, но, все еще не разрывая зрительного контакта, разглядывал меня пораженную.
- Теперь ступай, время ограничено. Когда выйдешь из этого места, одень медальон и не снимай ни при каких обстоятельствах, ты услышала? - Я нервно сглотнула, чувствуя недостаток кислорода.
- Как я помогу вам, если ничего не умею такого и вообще без понятия, с чего начать?
Но мальчуган с непослушными кудрями продолжал идти на меня: его глаза становились темнее, тельце то увеличивалось в размерах, то исчезало из вида.
- Ты видишь меня, а это уже что-то. А теперь успей спасти всех, иначе все, кто тебе дорог, пропадут безвозвратно. - Он в последний раз отмахнулся от меня и, когда я уже стояла за порогом клетки в полном замешательстве, паренек с золотистыми кудряшками покинул меня.
Секунда, и я уже на том же самом месте стою с Йорки, глядя на горизонт. Там, вдалеке, играются птицы, кружа в собственном танце, ветер проходит по моему лицу и веки закрываются. Сейчас мне спокойно. Я чувствую, что здесь, как не странно, мое место. Мой дом.
- Ну, что, куда теперь? - спрашивает издалека Йорки также расслабленно, как себя чувствую я. Я оборачиваюсь к парню. Слабая улыбка касается моих губ, я киваю.
- Только вперед, - лепечу, кладя ручонку на его массивное плечо.
***
Деревья рядами пробегали сквозь нас, ветер резал кожу. Наши пальцы переплетены, Йорки вел меня по узкой тропе, пробираясь мимо протяжной пожухлой травы, которая хрустела под ногами.
У нас оставалось каких-то пару часов, чтобы спасти всех. У меня оставалось пару часов, чтобы спасти свою семью. Когда Йорки резко остановился, я врезалась в его спину и оторопела.
- Йорк? - обходя его, спросила, тормоша парня. Его будто околдовали или заморозили: он стоял, как вкопанный, и смотрел сквозь меня остекленевшим взглядом.
Ветер колыхнулся, отчего деревья гулко завыли на месте, передавая горький запах чего-то живого. Но сказать наверняка я не могла. Тем временем рука Йорки шевельнулась. Он схватил меня за руку и попытался крепко сжать, потянув на себя. Вместо того, чтобы закрыть меня собой, ноги задрожали и мы оба очутились на траве. Йорки с минуту оглядывал меня, словно находился во сне.
- Это же сон? - промямлил парень, хватая ртом воздух.
Я ошарашенно таращилась в его полутемные глаза, когда как он лицезрел на небеса, укрытые легкой дымкой. Я попыталась сжать его плечи, ногти впивались в плотную ткань, надеясь на скорое пробуждение.
- Очнись! Ты не спишь! Нам нужно уходить, Йорки! - я била его кулаками по плечам и груди, но в результате лишь появлялись синяки на обветренной коже.
Он покачал головой и сгреб меня в охапку, передвигая. Теперь я лежала на траве, прижатая им. Я пыхтела, высвобождаясь от него. Но парень был сильнее меня: его руки закрыли мою голову, прижав к груди. Его пальцы дрожали, он склонил голову и произнес, совершенно поражая:
- Совсем темно на этой обветованной земле, Ты не знаешь меня, но я знаю тебя. Не бойся нового, Будь собой - это единственное, что тебя спасет.
Его голос напевал старую колыбельную, которую еще в глубоком детстве напевал мне мой отец. Каждый раз, когда мне становилось не по себе, папа шептал мне ее, будто это было то, что я просила. В чем я нуждалась. Тем не менее, как не странно, это помогало. Несомненно, действовало и сейчас. Все тело напряглось, как будто было под напряжением. Его пальцы мягко поглаживали мои плечи и макушку, успокаивая. От воспоминаний по коже прошлись мурашки. Его голос, манера... будто часть отца была сейчас со мной, а Йорка не было вовсе.
Я осторожно поднимаю встревоженный взгляд к верху, и вместо задорного луча в мальчишеских глазах я видела только взрослый серый мрак, который наблюдал за мной.
- Здравствуй, милая, - промолвил отец. Я была ошарашена. Этого не может быть. Это нереально, Я не могу видеть покойников.
Я бегаю по родному лицу и не понимаю одного: как такое возможно? Рука невольно тянется к его щеке, скользит, рисуя шершавые круги, отчего отец прикрывает глаза, прижимаясь щекой к моей ладони. От него веет холодом, практически морозом. Мне хочется укрыться теплым пледом, но что-то говорит мне, это было бы все равно недостаточно.
- Ты правда здесь? - хриплю я, скованная. - Это же не так на самом деле?
Отец все также улыбается мне одним уголком рта, глаза резко открываются. Почему я его вижу? Он ведь мертв, и лежит далеко от меня, под грудой земли. Чувствую, как прохлада пробегает по моей щеке.