- Милая, не нужно глядеть на него, иначе худо будет.
По спине прошлись мурашки, вся группка за столом откинулась на спинки небольшого кожаного дивана, и разошлась хриплым смехом. Я удивленно хлопаю глазами, Фрэнк молча протягивает мне стакан золотистого напитка и просит выпить. В голове крутиться его слово «покорность» из письма, в ушах начинает звенеть, когда я улыбаюсь. Ну что ж, игра начинается...
***
Если он хочет, чтобы я была покорной, я буду. Единственный выход отсюда - делать вид, что все хорошо. Фрэнк уже в стельку пьян, впрочем, как и его друзья-музыканты. Однако за это время они успели отыграть чуть ли не половину своего альбома, как сказал потом парень с розовыми прядями, недавно написанный Фрэнком лично.
Новость порадовала меня, хотя я смотрела на него все еще подозрительно. Когда я хотела спросить у него об альбоме больше, он только качал головой, лениво улыбаясь, и молчал. Он снова ушел со своими друзьями на сцену, оставляя меня наблюдать со стороны. В голову сразу пришла - хоть и смутная - идея.
Я незаметно решаюсь пробраться через ревущую от восторга толпу в свою комнату. Там собираю свои вещи, переодеваюсь в домашнюю одежду и осторожно, скрываясь за спинами толпы, забегаю в уборную. Осматриваю помещение, но кроме неприятного запаха их кабинок ничего не чувствую. К моему удивлению - а может и счастью - замечаю открытое окно. Это единственный шанс, когда я могу сбежать. Шанс, чтобы быть свободной.
План действий приходит незамедлительно, я закидываю ногу на подоконник, встаю на батарею, которая едва может выдержать меня, и хватаюсь за раму окна. Дверь резко распахивается, слышу женские крики, затем рявканье, кажется, Софи, но уже не могу остановиться. Последний рывок и я на свежем воздухе, бегу по мокрому асфальту, вдыхая аромат свежести и ночного города.
***
Криков больше не слышно. Я одна. В руках только этот листок и фотография, которую передал мне Музыкант. Теперь уже Фрэнк. Мне хочется закричать во все горло, что я спаслась, но сдерживаюсь. Сейчас нужно разобраться кое в чем другом и принять единственное решение. Когда подхожу к крыльцу дома, в окнах которого темнота, а на крышах покоятся сухие листья, вижу чью-ту тень. Я резко останавливаюсь, когда некто подходит ко мне.
- Стой, где стоишь! - прошу его, отходя назад. Тень хмыкает и снимает серый капюшон. Я облегченно выдыхаю, вспоминая кто это.
- Привет, - лепечет он. С губ слетает мимолетная усмешка, я киваю головой и тихо ступаю вперед к нему.
- Что ты тут делаешь?
Человек Ворон забегает на освещенную сторону и машет рукой, испепеляя меня льдинками внутри глаз. Внизу живота завязался очередной нервный узел, готовый задушить на месте. В глазах пробежался игривистый огонек, а грудь сжало как в тисках. Он протянул мне руку и указал на небо.
- Я пришел сообщить, что у тебя осталось три дня, чтобы принять решение, - выговаривает он тихо, бегло перебирая свою мантию.
Парень осторожно дотягивается до моей щеки, затем останавливается на шее, поглаживая медальон. Тот отзывается, нагреваясь, и рука парня отдергивается. Он шипит, но молча отходит в темноту. Не успеваю толком расспросить его, он склоняется и исчезает за углом дома.
В доме стерильно чисто, на кухне не одной пылинки. Будто здесь никто не живет. Разочарованно вздыхаю, проходя по одиноким комнаткам дома, раскрываю окна нараспашку - теперь мне все равно кто или что придет сюда.
Со спальни мамы вылетает Бродяга, он расправляет свои крылья в стороны и направляется на меня, громко приветствуя. Я широко улыбаюсь и падаю вместе с ним на пол. Плевать, что пораню или получу синяк. Единственное, что радует - птица дома. Он слетает с меня и просит глазами-бусинками пойти за ним. Когда мы заходим в мамину спальню, замечаю некие коробки и кучу пожелтевших бумаг на полу.
- Что это, Бродяга?
В ответ ворон каркает, подлетая к одной из бумаг. Он цепко присваивает ее себе на клюв, и передаёт мне в руки. На бумаге написаны какие-то строки из стихов, схожие на гадание, однако трудно разобрать. Все буквы на латыни. Мне нужна была помощь, даже сейчас, но никого нет рядом. Единственный, кто, как я думала, знает этот язык - моя мама. Но и ее нет.
Рука тянется к медальону. Тот без колебания дрожит в руке и резко открывается. Меня с Бродягой ослепляет синий свет, и от этого морщусь. Проходит несколько минут, когда могу полностью привыкнуть к нему, открывая глаза. Синий свет на что-то указывает, рисуя хаотичные черты. Когда последний штрих завершает круг, понимаю, что это не просто змеиные движения. Это пентаграмма.