Я вынула из кармана куртки маленькую фотографию в кружевной серебряной рамке – мой любимый снимок Джесса, сделанный примерно за год до смерти. Я всегда приносила сюда эту фотографию. Мы жили в неприглядном районе, в тесной хибаре, куда переехали, когда ему стукнуло года два или три. В то время я не могла позволить себе приобрести дом, хоть и пахала на двух работах, поэтому снимала лучшее, на что хватало средств. Помню, когда проявила пленку, залюбовалась: красивый, с хулиганской улыбкой, мой сын смахивал на рок-звезду. Джесс тоже оценил фотографию. Даже поставил на своей прикроватной тумбочке.
Когда он погиб, сердобольные соседи организовали сбор денег и сообща накопили сумму, которая мне, едва сводящей концы с концами матери-одиночке, казалась астрономической. Пожертвований хватило на первый взнос за дом в более благополучном районе, но я не хотела уезжать из нашей с Джессом обители. Сама мысль об этом была кощунственной, словно так я предам память о нем.
Корал Маккинти, девушка, с которой Джесс встречался почти год, на момент его смерти была на седьмом месяце беременности. Бледная и худенькая Корал жила в нашем городе, училась на класс младше Джесса и частенько приходила к нам вместе с другими детьми на вечеринки с пиццей и просмотром фильмов или просто отдохнуть и послушать музыку на клочке травы, который мы гордо именовали садом.
Корал удавалось выглядеть недурно, когда она прикладывала некоторые усилия, но я искренне недоумевала, чем эта серая мышка привлекла Джесса? Сын мог выбрать любую из местных красавиц, но предпочел им довольно заурядную девушку, которую знал много лет.
– Корал хорошая, мам, – заявил он однажды. – Не лезет в мои дела и не выносит мозг. Пока что меня все устраивает.
– Ну, знаешь ли! – возмутилась я. – Ты свой выбор сделал и теперь должен заботиться о Корал и малыше.
Я прививала сыну уважительное отношение к женщинам. Джесс помнит, как я с ним мучилась, пока растила.
Корал была единственным ребенком в семье, мать ее умерла, а с отцом девочка почти не общалась. Поэтому, когда на свет появился Эллис, через три месяца после гибели его отца, Корал с малышом стали часто ночевать у меня. Иногда по нескольку раз в неделю. После переезда они прожили со мной несколько месяцев, пока я не нашла ей новенький таунхаус, всего в пяти минутах от своего дома. В Эллисе была частичка Джесса. Привязанность к внуку придавала мне сил, помогая обрести душевное равновесие. Благодаря Эллису я ощущала присутствие сына в моей жизни и нуждалась в этом, как в воздухе. Пока Джесс был жив, моя любовь к нему походила на ослепительно яркую бабочку. А теперь я испытывала затаенное, мрачное чувство, напоминающее блеклого ночного мотылька.
…Ледяной ветер пронесся по земле и забрался мне под одежду. Зябко поведя плечами, я прижала к груди фотографию Джесса, чтобы успокоиться. Сегодня Том освобождается из тюрьмы. День предстоит тяжелый.
…Накануне похорон Джесса, ощущая одиночество и полную опустошенность, я попыталась связаться с Джилл Биллингерст. Набрала номер ее городского телефона, но тут же нажала на отбой. Я тысячу раз звонила и бросала трубку, не находя в себе мужества дождаться первого гудка.
– Алло? – голос Джилл звучал так же безжизненно, как и мой.
– Джилл? Это… это Бриджет, – неуверенно проговорила я.
– Что тебе нужно? – рявкнула она.
– Послушай, нам надо поговорить.
Я не сомневалась: у Джилл такие же мысли. Мы обе скорбящие матери, нам следует поддерживать друг друга в горе. Мы дружим так давно, что просто обязаны преодолеть эту трагедию вместе.
– Нам надо поговорить о том, что произошло, – произнесла я.
Джилл была моей лучшей подругой на протяжении пятнадцати лет, но когда я наконец-то отважилась услышать ее голос, слова не шли с языка. Я не могла связно описать свои чувства.
– Мне нечего тебе сказать, – ледяным тоном сказала Джилл.
Мы обе знали сыновей друг друга как своих собственных. Растили их вместе. Я знала, что нравится Тому, а что нет. Знала, что у него на левом плече есть родимое пятно в форме клубники. Знала, что ему пришлось удалить два зуба мудрости и что лет до пятнадцати он ходил во сне, если днем сильно волновался.
Джилл знала о Джессе не меньше. Мы любили обоих мальчишек, и нам точно было что сказать друг другу.
Я сжала трубку до боли в пальцах. Меня кинуло в жар, на коже выступила испарина. В душе вертелся вихрь сильнейших эмоций, с которыми я не справлялась. Меня то парализовало чувство полной безнадежности, то мощный выброс адреналина заставлял вскипать кровь, и я едва сдерживала ярость.