Каким-то диким у нее выходило лето.
Оно началось с фиалок, приколотых к шляпке, и Андрея на разбитой ею Тойоте. И заканчивалось подсолнухами в его кухне и разбитой… в очередной раз разбитой мечтой, которая только-только ожила, потихоньку начиная искриться, как искрится хрусталь под солнцем. Переливаться всеми цветами, возвращая веру в чудо. И в доброту. И в любовь. И в нежность. А теперь вот все это вдребезги. Уже окончательно.
Ни доброты, ни любви, ни нежности. Ничего.
Жизнь ее поимела.
Стеша очнулась на набережной, стоя возле узкого пирса, уходящего далеко в море, будто бы он рассекал его пополам. Достала из сумочки очки – в пол-лица, закрывающие ее настолько, что мир едва ли мог бы разглядеть, что от нее почти ничего не осталось. Да миру этого и не нужно. Особенность мира в том, что все воспринимаемо им целиком, в общем. Частности никого не интересуют, а она сама – дурацкая погрешность. Волна, разлетающаяся в брызги, ударяясь о волнолом.
И ведь никогда не любила море.
Она резко развернулась и пошла прочь, по-прежнему понимая, что за руль ей нельзя.
Пересекла пешеходную часть, дошла до проезжей. Остановилась у зебры, ожидая, пока ее пропустят. Справа – девушка с мелким щенком, лающим на все лады. Слева – пацаненок лет десяти с самокатом. Если бы она родила в двадцать пять, сейчас ее ребенок был бы таким же взрослым. И, может быть, у него бы тоже был самокат.
На той стороне дороги – магазинчик. С одной стороны – табачный, с другой – газетный. Почему-то отстраненно вспомнилось, что не курила уже бесконечно давно и даже не тянуло. Бросила, когда лечилась, и тогда оказалось легко, наверное, в силу того, что почти все время спала. А когда прошла курс – выяснилось, что сигарет в доме нет, и решила – значит, и к черту.
Интересно, каково это, когда снова. Захочется ли продолжить? Или будет противно?
Когда ступила на зебру и шла по асфальту, пересекая улицу, ставила себе очередную краткосрочную цель, как в театре, когда хотела проскочить мимо посторонних на выход. Сейчас целью была покупка пачки сигарет и зажигалки.
Бордюр. Два шага. Киоск. Два слова.
И пока ждала, что ей вручат запрашиваемые сигареты, повернула голову в сторону газет и журналов, чтобы наткнуться на собственную физиономию. Старый снимок. Столичных времен. Фотосессия к спектаклю «Лав стори» по мотивам фильма Артура Хиллера, насколько ей помнилось. А по бокам от этого фото – морды Панкратова и Кульчицкого. «Даже для нее это слишком!» - крупный заголовок внизу яркой цветной обложки. К голове прилил жар, и она отступила на шаг к окошку газетного киоска.
Взгляд заметался по витрине, выхватывая одно за другим издания, в которых сегодня титулы были посвящены ее персоне. А тех оказалась добрая половина.
- О боже… - прошептали ее губы. Совершенно беззвучно. И Стеша прижала ладонь ко лбу, наткнувшись на очки. Вернулась глазами к Кульчицкому и сообразила – этот засранец дал интервью. Наверняка скандальное. Наверняка – с поливанием ее такой грязью, какую только способен был сочинить. А фантазия у него отменная – это Стефания помнила очень хорошо. Ей и от прошлого раза не отмыться. А сегодня выстрелит куда мощнее, чем два года назад. Тогда она промолчала, не пожелав давать опровержения. Сегодня ей никто уже и не поверит.
Дерьмо!
Ну какое же дерьмо!
Она никогда не догадывалась, что Кульчицкий – такое дерьмо!
Против него и Марик, и Олег – младенцы. Она невольно всхлипнула, пытаясь затолкать поглубже мысли об Олеге, потому что если думать еще и о том, что его действительно больше нет и никогда не будет – ни дурацких галстуков, ни грубоватых шуток, ни упертой настойчивости, которая ей даже нравилась, – то и вовсе хоть вой.
Он не был чужим, она к нему привыкла и по-своему ценила, но даже оплакивать его не получалось – не дали. Следующим шагом – только наглотаться таблеток и последовать за ним. На выход.
Впрочем, этого удовольствия им доставлять она не собиралась. Ни Кульчицкому, ни Трофимцеву, ни Панкратовой. Никому. А потому нельзя.
Краткосрочные задачи исчерпались на том, что она расплатилась за сигареты, потом в соседнем окошке купила журнал и, свернув его, сунула под мышку. После этого двинулась по тротуару, чтобы нырнуть в пролет между домами. Часы, расположенные на здании вокзала, отбили полдень. Еще даже не середина дня.
А Стефания уже очень хорошо знала, что будет дальше. Сейчас она придет к Андрею и, пока его нет, соберет вещи. Потом они поговорят, и она уйдет. Потому что заставлять его проходить вместе с ней через все, что ей предстоит – это неправильно. Кем она сама будет себя считать, если втянет его в это болото? Почему он должен брать на себя часть того груза, что отведен ей? У него хорошая семья, дочки, зять – главный человек в городе. Ему ни к чему эта грязь. Это только ее, ей и тащить.