Но сейчас в мягком свете, лившемся из-под абажура, Андрей Никитич разглядывал свой остывший чай, с неизбежностью принимая ощущения, не покидавшие его все эти несколько дней, чем бы он ни занимался. Они рождались из разрозненных, но ярких, объемных воспоминаний. Вот она на сцене, проговаривает свой текст. Ее отчужденный образ сменился другим, близким, интригующим – у моря, где он завидовал ветру, который слегка шевелил ее волосы и мог касаться ее лица. Такого безмятежного потом, после, когда они оказались в небольшом пространстве автомобильного салона, наполненного запахом ее духов и тихим дыханием спящей женщины.
И еще он точно помнил, что в тот вечер все виделось ему в причудливом свете. Так, словно это уже происходило когда-то давно. И в то же время, будто он всегда точно знал, что однажды это случится. Что-то большое, что невозможно охватить одним взглядом, и оттого пока приходится складывать из разрозненных впечатлений.
Ее просьба подождать и поцелуй напоследок – те самые мозаичные фишки, которые он сейчас пытался расположить в едином целом. Но что, если все его ощущения ложны?..
- ... и у тебя начался маразм, - рассмеялся Андрей Никитич, напяливая на нос очки. – На девочек потянуло.
Не заметить, что Стефания вполне годится ему в дочери, – мог только совсем слепой. Или дурной. Второе вероятнее. Седина в бороду…
Но поправ все доводы рассудка и запретив себе смущаться поздним временем ускользающих суток, Малич разблокировал экран телефона, нашел в списке ее номер и нажал кнопку вызова.
В конце концов, он должен узнать, что ОНА обо всем этом думает.
Она ответила сразу, начав с его имени, что могло значить только одно-единственное – Стефания Адамова сохранила контакт в телефонной книжке. И секундой ранее считала это самое имя, когда мелодия входящего продолжала литься по ее квартире.
- Андрей! Привет! – услышал он Стешин низкий голос, будто бы немного запыхавшийся – она оставила трубку внизу, на тумбочке у входной двери, и уже укладывалась спать, когда он позвонил.
- Привет! – весело проговорил Малич и, не меняя тона, спросил: - Разбудил?
- Нет, не успели… я долго ворочаюсь, допоздна.
- Хорошо… в смысле плохо… - он сбился, задумался и выдал следующий вопрос: - Как день?
- В театре. Репетиция… Мы скоро уедем на гастроли. Не люблю гастроли. А… а у т… у вас?
- А у меня не бывает гастролей, - рассмеялся Малич. – Но бывают выходные. И… а... а у вас бывают? До гастролей будут?
- Да, конечно, - без паузы, но немного растягивая слова ответила Стефания, примерно понимая, к чему он, похоже, ведет, прекрасно сознавая, что это ей не нужно, но вместе с тем – не тормозя: - Лето же, сезон закрыт… В общем-то, до четверга могу пользоваться некоторой свободой.
Не тормозил и он. Собственно, если разобраться, ему зажгли зеленый свет, и упускать предоставленную возможность он не собирался.
- Вы бывали в Заречье? – спросил Андрей, несколько невпопад, но идея родилась спонтанно и выглядела заманчиво.
- Нет, это где? – если бы он сейчас заглянул в ее квартиру хоть на минутку, увидел бы, как она опустилась на нижнюю ступеньку лестницы, ведшей в спальню, и прислонилась лбом к деревянным перилам. Но видеть этого Малич не мог. Оставалось слушать голос, который снова давал пространство для следующего шага.
- За Верховьем, в горах. Там есть форелевое хозяйство, - принялся объяснять он. – А еще потрясающий воздух. И рафтинг. И енот в зоопарке! В общем… я вас приглашаю.
Откровенно говоря, Стефанию сто лет никто никуда не приглашал. Нет, конечно, предложения поступали, даже настойчивые, но все это, как правило, означало, что сперва ее выгуляют, потом попользуют. После совместного похода в ресторан, совместного плавания на чьей-то яхте (неважно, своей или друга) или совместных выходных в Париже – обязательная программа в виде секса со всеми вытекающими. Обычно она отказывала. У нее был Панкратов. Если ей хотелось разнообразия – она довольно осторожно находила себе кого-то, и все заканчивалось до того, как появлялось о чем донести постоянному любовнику.
Нет, Стефания не собиралась соглашаться ни на рафтинг с почти незнакомым мужчиной, ни на что-то другое.
В тот вечер, когда Андрей привез ее домой, она поставила ромашки в вазу у прикроватной тумбочки, села на постель и долго-долго смотрела на них. Бесконечно долго. Пока не убедила себя, что поощрять его ухаживания не станет. Вот только романа с возрастным сапожником ей и недоставало! Экзотики, видимо, мало, захотелось добавить. Так и виделось, как этот мужик, пахнувший ее любимым ароматом, сидит в сапожной мастерской и набойки на туфли набивает!