Впрочем, вряд ли он замечал что-то, кроме себя. Драматизм, который Кульчицкий вкладывал в голос и в выражение лица, произвели бы впечатление и на покойника, а Стеша ничего… Стеша улыбалась.
Ну какой повод для слез? Ее просто бросили, выбросили, отшвырнули, как надоедливую собачонку. И ее же пытались сделать в том виноватой.
«Ягельский, Суранов, Алеша Русаков, Серега Сенин! Ты за последний год только со стариками не тягалась и то потому, что у них не стоит! И ты всерьез рассчитывала, что я этого не вижу?»
«Поверь, Володь, на меня у всех стоит! Даже у Бориса Иваныча», - смеялась Стефания в ответ, наматывая локон на палец и внимательно глядя своими темными глазами на Кульчицкого. О бурной личной жизни главного тандема театра в последнее время трепались все, кому не лень, да только в их истории она была отрицательной героиней. Всей разницы между ними: Стеша сама так захотела. Это было ее решение. Не комментировать, не оправдываться, не доказывать.
«Я бы никогда на тебе не женился, слышишь? – продолжал орать Володя. – Кто ты такая, чтобы я на тебе женился? Никто. Это я тебя сделал, я тебя слепил. Без меня ты никогда не была бы той, кем себя мнишь! Ты всего лишь красивая, но уже хорошо потасканная кукла. Только еще и слаба на передок. Жалко, раньше не знал».
«В таком случае, мы друг друга стоим, милый. Верность – это не про нас».
Не про нее верность. И брак не панацея, а уж то, что у них было – тем более.
Все изменяют. Она это знала. Она – Кульчицкому. Кульчицкий – ей. Марк – Рите, а Рита – Марку. Панкратов своей мымре. А Стеша – Панкратову.
С Андреем.
Порочный круг какой-то, и это смешно, а не грустно. Это не требует слез, потому что просто очуметь, как смешно.
В ее голове как-то сама собой выстраивалась хронология. Марик загулял первый раз, когда Ритка после родов еще не оправилась. У них были противопоказания для секса во время беременности, да и потом очень долго заживали швы. Не выдержал. Мужское взяло свое.
В том, какой мужчина Андрей, сомневаться не приходилось – ей уж точно. Может быть, это даже честно – не тревожить только что родившую жену. И никто никому ничего не обещал. Все правильно. И даже она сама с некоторым удовольствием сознавала, что не так уж и против быть любовницей, своя выгода от такого положения у нее имелась. В конце концов, после Кульчицкого у Стефании и правда были проблемы, и не признавать их – заниматься самообманом. Андрей если и не подлечил ее, то, по крайней мере, вывел из того состояния, в котором она зажималась и начинала чувствовать себя… ну давай, Адамова, произноси это замечательное слово. Она чувствовала себя ущербной. И главная цель ее связей – доказать Володе, что ее хотят. И себе доказать то же – после Володи, который однажды расхотел.
Одна беда – она всем давно все уже доказала. Антидепрессанты – пропиты. Раны – зализаны. Она – все еще жива и даже в состоянии радоваться… например, тыквенному кофе с Риткой. У нее по-прежнему есть любимая работа, целых два любовника и синее море с террасы пентхауса. А еще перспектива поплавать на яхте в Средиземном море с Панкратовым и выпить пивка в Праге с Маличем.
А невестка у нее дура, такая же, как она сама. Ну куда среди этих планов впихнуть детей? И любовь. И верность. И счастье. Семейную идиллию. Почти пастораль у моря.
Он первый раз позвонил в начале десятого, когда она сидела на воздухе, и ветер слегка холодил ее кожу, самую малость остужая. Она рассеянно глянула на телефон и почти услышала его голос, отдававшийся внутри ее головы: «Привет, еще не спишь?»
Куда ей спать? Детское время. У нее укладка, идеальный маникюр, а вчера она привела в порядок зону бикини и ноги. На ее теле ни волоска лишнего. Она ждет его звонка и надеется, что он позовет ее к себе.
А к себе, оказывается, нельзя. Там баба и ребенок. И сразу становится понятным, зачем понадобилось вытаскивать ее к черту на рога в первый раз и переться на ее гастроли во второй. Очевидно же! «Командировка!» Интересно, какие командировки у сапожников? Или это тоже корм для дуры, чтоб вопросов не задавала?
Стефания не взяла трубку, продолжая вглядываться в темно-серое небо, край которого все еще едва заметно подернут тлеющим красным. Не взяла, чтобы услышать повторный вызов ровно через десять минут.
«Прости, любимый, я занята».
А потом еще раз, почти сразу.
И еще.
И еще.
Что ж ты перед женой так палишься? Вдруг заметит…