- Я голодный! – объявил Андрюшка, видимо, тоже из чувства противоречия.
И в ответ на это Юля только и смогла, что отнять ладони от глаз и расхохотаться. По крайней мере, сын-то точно в нее. Не в Димку.
- Ну как скажешь, - сказала она пацаненку, отставила ноут на тумбочку и подхватилась из кресла, отправившись на кухню. Чтобы продолжить злиться уже там, только теперь будучи уверенной в том, что вся ее злость – исключительно на Богдана.
Да и как тут не злиться, когда он прямым текстом ей заявил, что делает то, что хочет? Даже если она – не хочет. Избалованный мажор. И ничто его не исправит. И плевать ему, что нужно ей и как она видит свое место в жизни. А ведь ее место здесь, на этой кухне, с Андрюшей. Смотреть, как он уплетает вареное яйцо, разделяя его на части. Белок отдельно, желток – отдельно. Ел он, надо сказать, одни желтки. Белок ему был не интересен и доставался матери.
Остальное время она посвятила тому, чтобы навести порядок в квартире и составить план, что делать дальше. Потому как делать что-то определенно надо было, иначе в следующий раз он снова застанет ее врасплох и еще чего похлеще отчебучит. Не Андрюшка, конечно, а Богдан.
То, что Моджеевский появится, оставалось лишь вопросом времени, потому что теперь уже настоящей осаде подвергалась она. И какого, спрашивается, черта?! Не видит он, что ли?! У нее своя семья, в которой она погрязла! Зачем ему это все? Из-за того, что десять лет назад они несколько месяцев с ума друг по другу сходили?
«А ведь он тебя отбивает», - сказала себе Юлька вечером воскресенья и совершенно ошалела от этой мысли.
«От Димки отбивает», - повторила она для надежности.
И наконец разревелась.
В понедельник, продолжая мысленный спор с Моджеевским, Юлька подхватила Андрюшку и уехала с ним в больницу – надо было пройти обследование перед садом. А во вторник оттаранить справки заведующей, чтобы Царевич мог начинать посещать ясли. Таким образом она исполнила первый пункт собственного плана по отваживанию Богдана: перекроила то расписание, которое было известно ему. Потому как в первый рабочий день недели Юлька должна была быть в магазине. И если сегодня он туда сунется, то найдет там Машку.
Удовлетворенно улыбаясь самой себе в зеркало заднего вида, Малич мысленно потирала руки, воображая, как Моджеевский свалит из «Vintage Lady Shop» не солоно хлебавши. Раз – ступенька. Два – ступенька. Вниз с крыльца по лестнице. И на лице – недовольство, на которое она бы с удовольствием посмотрела, если бы не необходимость не попадаться ему на глаза.
А к вечеру, часов в шесть, как и обещал, вернулся Ярославцев, забросил в квартиру чемодан и сбежал на работу, поясняя ей на ходу, что надо проверить как там – и потом сразу домой, но для Юльки это уже не имело значения.
«Что там эта твоя? Согласилась?» - спросила она тогда, совершенно не помня, ради кого он уезжал.
«Естественно! Завтра высылаем Жанне договор, будем подписывать!» - самодовольно объявил ее муж. Подмигнул ей и снова исчез за дверью.
Точно. Жанна.
Его уход дал ей выдохнуть, и она опять устроилась за ноутбуком и раскрыла сайт Бодиного колледжа. Где он учился – она знала. Большого труда найти нужную ссылку во всемирной паутине – не составило. Среди всех вкладок и веток отыскать страницу, посвященную спортивным достижениям студентов – вообще запросто. Ну и наконец перелопатить архив за несколько лет ради двух фотографий. На одной из них – командной – Богдан стоял с клюшкой в числе четверых игроков, одним из которых была девушка. Она приобняла его за талию, а он ее за плечи. Ничего такого, а Юльку как ошпарило. Она ухмыльнулась, но стиснула зубы и продолжила поиски, за что вскоре была вознаграждена.
На втором снимке Богдан был один. Держал под уздцы коня и широко улыбался, глядя в объектив. На нем форма цветов их колледжа – белые бриджи, заправленные в высокие голенища сапог, красная футболка с воротником поло. Головного убора нет, волосы отросшие, развеваются. Кудри, от которых Юля когда-то совершенно дурела.
И надо было признать, что на поцелуй она ответила сама. Потому что захотела – сама. И тут он совершенно ни при чем. Его вина только в том, что в покое не оставляет и каждую секунду заставляет ее сомневаться. В себе, в своей жизни, в своих правилах. Они видятся четвертый раз, а она уже с ним целуется. И если так пойдет и дальше, то добра ждать не приходится, потому что она натворит. Натворит такого, о чем снова, опять будет жалеть! А уж сожалений ей и без того хватает.
Богдан Моджеевский был в их числе – этих сожалений. Она жалела о том, что с ним у нее так и не случилось, и вместе с тем понимала, что случиться уже не может. И об этом жалела тоже. Вот такая философия.