- Угу… споткнулась…
- Ну вот и... проехали, - проговорил Моджеевский, наблюдая, как к ним подлетает уборщица со шваброй, и сознавая, что оставаться здесь дольше уже незачем. И так уже все и всё видели. – До свидания Евг...ения Андреевна. И... – он обернулся к поднявшемуся недоразумению в кроссовках, - и вы... да...
- Да, - пробубнило недоразумение, хотя, если подумать, могло бы и промолчать. Оно тут точно лишнее. Роман Романович махнул Жене рукой и, схватив свой пакет, ломанулся от кассы на выход, на ходу снимая пиджак. К нему подскочил охранник, зачем-то пытаясь отнять покупки, чтобы донести их до машины, но ему было поручено лишь выбросить означенный предмет гардероба в урну.
Проводив его взглядом, Женя сделала шаг и оказалась перед кассиршей.
- Там четыреста грамм было… дорады со шпинатом…
- Евгения Андреевна, - Юрага снова оказался рядом, очень серьезный и собранный, проницательно глядел на нее и протягивал ей свой контейнер, - здесь, конечно, не четыреста... но вряд ли вы столько съели бы, мне кажется.
- Вряд ли, - хмуро согласилась Женя. Куда только девалось весеннее настроение. – Вы уж тоже простите за этот цирк.
- Да мне-то что? – кривовато усмехнулся он. – Это ж не мой пиджак в шпинате. Да моему и не грозило бы, кажется. Вы берите, правда. А то снова в очереди стоять... я лучше уж сам сейчас сбегаю.
- Решайтесь давайте, за вами уже хвост! – проворчала кассирша и вдруг заржала: – А про испорченное забудьте. У нас по закону если поскользнулся, можно не платить за товар. А с законом шутки плохи, РоманРоманыч не даст соврать.
Диагноза нет
Вся весна для Жени неожиданно сошла на нет. Вся-вся, ничего почти от нее не осталось.
Как-то очень незаметно и, что странно, без особенных на то причин.
Однажды пятничным вечером она просто шла домой по набережной, мысленно отмечала про себя, что дни потихоньку становятся длиннее, уже скоро в это время будет совсем светло, и ее пешие путешествия от рабочего места до любимого дивана через самую красивую часть города превратятся в настоящие прогулки, а где-то на полпути до поворота на нужную улицу подумала, что с ней творится совершенно неведомая чертовщина, и что делать с этим – неизвестно. Диагноза нет.
И длится это отнюдь не первый день, но на усталость не спишешь.
В родной бухгалтерии она угодила в окоп и пока что интенсивно отстреливалась. Это Юрага со всей свойственной ему самоотверженностью бросался на танки, а Женькиной головы и из глубокой траншеи видно не было, но в целом это даже как-то отвлекало.
Куда хуже дело обстояло с отношениями с внешним миром. Жене предложенная его модель как-то не особенно нравилась. И самой себе она тоже не нравилась. Дисгармонировала с окружающей средой. И совсем неясно, в чем причина этой дисгармонии, а ведь это еще даже не ПМС.
Начало ее маете было положено в торжественный День Шпината-и-Светлых-Пиджаков. Это она его так прозвала, тот день, когда перевернула рыбу на придурка из «Золотого берега». Очень глупо получилось и очень стыдно. Особенно почему-то перед Артемом Викторовичем, потому что его первая реакция на ее выходку была необъяснимой. Он сунул ей в руки свою рыбу, а сам куда-то смылся и долго не возвращался, хоть Женя и прождала его у кассы бог знает сколько. Потом только буркнул что-то вроде: «Очереди!» - и, пока они вместе шли назад в университет, ей все казалось, что что-то не так, между ними вдруг образовалась неловкость, которой прежде никогда не было. А еще помнилось, как он ползал с ней по полу, собирая дурацкую дораду со светло-бежевой плитки...
Жене тогда даже на мгновение померещилось... померещилось то, чего совсем не может быть, и потому, конечно же, это только померещилось. Говорят, в таких случаях креститься надо! Юрага не мог на нее смотреть такими глазами, и за все время его работы ни разу повода не давал подумать. И он еще мальчишка почти. Молодой мужчина немного за тридцать. И она…
На этом месте в ходе своих размышлений Женя окончательно приунывала: как ни бодрись перед семьей или Ташей, а она и правда все более ясно чувствовала, что молодость сейчас являет ей свои последние вспышки, а дальше... а дальше все. И если подумать – на что жизнь пошла? Что она могла вспоминать? Детство, такое неуловимо быстротечное, что казалось совсем мимолетным? Ей очень рано пришлось повзрослеть. Она хорошо помнила мамину болезнь, и как они все деньги и все силы положили на то, чтобы та поправилась, но с этим не сложилось, а ведь ей лет было... Сейчас, когда Жене тридцать семь, она понимала, что мама ушла еще очень молодой, хотя изнурительная болезнь ее состарила, а все заботы о совсем крошечной Юльке легли на старшую сестру. Но это даже хорошо, потому что потом, когда они остались с папой одни, Женя уже все знала и все умела.