Девица же не растерялась. Отточенное мастерство давало о себе знать, когда она глянула на вошедшую Лену Михалну, поморгала ей длинными ресницами и милым, елейным голоском проворковала:
- Ой... а вы Ромина мама, да? А я – Наоми!
- Мне хоть Иванушка-дурачок! Вон пошла! И другой возможности свалить у тебя не будет, - доходчиво пояснила Елена Михайловна. – Я делаю один звонок, и сюда приезжают начальник полиции, городской прокурор и председатель суда. Статьи подберут грамотно. Ты еще здесь?
- Да меня Ромочка пригласил! Я ему знаете кто? – продолжала сопротивляться мулатка.
- Ну я-то как раз знаю, - кивнула Елена Михайловна и выудила из кармана юбки телефон.
- Но я же ничего не сделала!
- Мозга нет, - со знанием дела констатировала домработница, обращаясь к Ринго, и, долистав наконец телефонную книжку до нужного контакта, ткнула в него пальцем и поднесла трубку к уху.
- Подождите! – пискнула мулатка, туго соображавшая после ночных возлияний, однако в силу возраста и положения понимавшая, что все, ничего уже не обломится. – Я... у меня вещи в ванной... можно я заберу?
- У тебя сорок пять секунд.
- Хуже, чем в армии! – вздохнула бедная Наоми, чей папа был обычным прапорщиком в обычной военной части маленького Солнечногорска. Но именно потому, что ее папа был прапорщиком, а она сама только раздевалась медленно и под музыку, по квартире сейчас метнулась шустро. И спустя отмеренное Леной Михалной время рискнула снова сунуться ей на глаза.
- А на такси хоть денег дадите? – обиженно дуя губы, поинтересовалась мулатка.
- Пешком дойдешь, проветришься, - не оборачиваясь от плиты, забила последний гвоздь Елена Михайловна. В то время как по направлению к бесцеремонной девице ринулся Ринго.
Та испуганно взвизгнула и рванула к двери.
На ее счастье, дачный домик Романа Моджеевского был не очень большой – строил его не он лично со своей склонностью к гигантомании, а его отец. Ромка переделывать не стал, только ремонт зашарашил внутри и кое-какую отделку снаружи. Дача его устраивала и так, даже несмотря на то, что теперь он жил на ней постоянно. Устроило и Наоми то, что она успела рвануть за входную дверь от собаки прежде, чем та клацнула зубами в районе ее ног.
Ринго, конечно, никакого вреда этой барышне не причинил бы, он был воспитанным псом, всего лишь играл, поскольку Лена Михална разрешила. Но откуда это было знать пришлой и совсем не нравившейся ему девице?
Сопроводив ее до самого выхода, Ринго радостно пофыркал и вернулся на кухню, где еще спустя пять минут показался пошатывающийся Моджеевский с видом снятого с креста мученика.
- Доброе утро, - мрачно и с опаской оглядываясь по углам, проговорил он. Потом отпустило – сидящей в засаде мулатки не обнаружилось. – Выгнали, да?
На этот голос Лена Михална обернулась и выглядела еще более грозно, чем Роман мог себе представить в самом страшном кошмаре.
- Знаешь что, Рома! – негромко, но свирепо проговорила экономка, впервые за долгие годы пребывания в доме Моджеевского позволившая себе подобную фамильярность. – Если ты окончательно рехнулся, то обратись к врачу. Эфраим Эммануилович тебе вип-палату в вип-санатории вмиг организует. А нормальных людей избавь от экзотических впечатлений. В общем так. Догситтера для Ринго я наняла. Сегодня после обеда будет, Сережу предупредила – он пустит. Костюмы из химчистки Вадик заберет. Еды тебе в холодильнике на два дня. Дальше – сам!
С этими словами Лена Михална ткнула в грудь Моджеевскому огромную кружку, из которой по всей кухне распространялся странный запах не иначе как шаманского зелья, потому что ни еда, ни питье человеческие таких ароматов издавать не могут. Так казалось Роману. И прежде чем он успел перехватить кружку руками, эта самая жидкость выплеснулась ему за шиворот халата, опалив кожу. Моджеевский глухо охнул, вскочил со стула и рявкнул:
- Какого черта?!
Но ответа на свой вопль он не получил. Ответить в пустой кухне ему было некому. Разве только Ринго, единственному преданно сидящему у ног своего хозяина и с любовью глядящему в его перекошенное, помятое, небритое, опухшее лицо. Да разве собака что скажет, какой бы умной она ни была?
Роман мрачно кивнул псу и сел обратно за стол, потирая обожженную кожу и тем самым доставляя себе больше страданий. Был ли пантенол в холодильнике – большой вопрос, впрочем, именно это его как раз и не интересовало.
Интересовали три вещи.
Первая и несомненная с момента диверсии Лены Михалны – что означало это показательное выступление? Если она его бросила, то где заявление на расчет или что там? А если не бросила – то когда вернется? И что значит, еды на два дня? Будто он дома ест!