Звук шипения раскаленной сковородки, сунутой под струю воды, и отцовский вскрик из кухни: «Жека, ну кто там? Что так долго?!» - неожиданно нарушили ее впечатление от происходящего. На эти же внешние признаки присутствия главы семьи в квартире отреагировал и человек с диковинным именем Марат.
- Андрюха, что ли?
- Па! – следом за ним выкрикнула Женя в сторону кухни.
- А? – донеслось до нее, и из-за угла коридора, ведшего в святая святых любой квартиры, показался Андрей Никитич Малич собственной персоной. Человек, давший Евгении фамилию, содержание, воспитание и, чем черт не шутит, некоторые задатки порядочности, которые она впоследствии самостоятельно развила до нынешнего уровня.
Сам же Андрей Никитич, вытиравший в это самое время руки кухонным полотенцем, дотопал до Женьки, буркнул ей что-то вроде: «Добрутр», - и только после этого воззрился на раннего визитера. Потом он негромко икнул, и полотенце выпало из его рук, спланировав на пол.
- Уваров, - только и выдохнул «папа».
- Привет, Андрюха! – выдал Марат Валерьянович. – Вот уж не ожидал, что ты все еще тут!
- Папа, кто это? – звонко выкрикнула, не выдержав, Женя.
- Это? – Андрей Никитич в некотором ужасе глянул на свою старшую и любимую дочь. – Это, Жень...
- Ну давай! – подзадорил его Уваров. – Скажи ей!
Малич вздрогнул, дернулась его щека, а он, ухватив Женю все еще влажной рукой за локоть, отчеканил.
- Это твой биологический отец.
- Да самый настоящий, пока вы не переиграли с Томкой!
- И? – спросила Женя у новоявленного родственника.
- И вот я приехал! – объявил «папа».
- Зачем?
- Чтобы познакомиться с тобой, дочка, - проникновенно проговорил Уваров и протянул Жене букет.
Ее накрыло розовым ароматом, будто в коридоре разлили ведро эфирного масла, против чего недвусмысленно взбунтовался желудок. Все происходило настолько быстро, что она и понять ничего не успела, лишь пискнув что-то нечленораздельное, и умчалась в ванную комнату.
Но именно там, тогда, в тот самый момент, пока ее продолжало мутить и выворачивать, она осознавала одну-единственную истину, самую главную, полагающую основу всей дальнейшей жизни. И это никак не было связано с новостями об отце. Она позабыла о нем, пусть и совпало, что он появился в день, когда ее судьбу в очередной раз ломало пополам в самом хребте. Сейчас, собирая воедино все признаки, которые она бездумно умудрилась проигнорировать, Женя выхватывала из воздуха мысль, что отныне, даже если она захочет забыть о Романе Моджеевском, ей это никогда не удастся.
Никогда-никогда. Он слишком прочно в нее врос, чтобы забыть о нем. Сам того не желая, он оказался ее частью, и это то, чего никто и ни за что у нее не отнимет – разве она смела мечтать о подобном еще только вчера вечером, когда весь ее мир казался разрушенным до основания, а она сама представлялась выпотрошенным механическим зайцем, который никогда уже не забьет в барабан, потому что сломался ключ?
У нее пылали виски и горела кожа. Волосы сосульками свесились вдоль лица. В зеркале отражались одни только глаза – покрасневшие, испуганные и сверкающие. Было что-то совершенно невозможное во всем ее утреннем облике, отчего она изумлялась себе все сильнее. Как могла пропустить? Как могла не заметить? Как это вышло?
Ясно было только одно, только в одном она не сомневалась сейчас нисколько: это чудо произошло в одну из их последних ночей, а значит, она едва успела запрыгнуть на ступеньку вагона уходящего поезда. Женя прижала кулачок ко рту, закусила костяшки пальцев и подавила смешок, рвущийся наружу, несмотря на то, как ей плохо. Этим смехом она боялась спугнуть нежданно накрывшее ее с головой счастье.
Когда стало чуточку легче, Женя ополоснула лицо холодной водой и неожиданно поняла еще одно. Самое главное.
Теперь она знает, как ей быть. Теперь все действительно обрело смысл.
И этот смысл – мира и мироздания, не зная о том, дал ей Ромка. А уж она сумеет его защитить!
В коридоре рефреном ее ликующим мыслям раздавались негромкие мужские голоса, впрочем, звучащие не самым мирным образом. Но оба резко замолчали, едва перед ними показалась бледная, с увеличившимися синяками под глазами Женя.
Папа, тот который Андрей Никитич, тут же подался к ней и негромко спросил:
- Нифураксозид? Или активированным углем обойдемся?
- Да ей противорвотное надо! – заявил тут же второй «папа».