Он прочитал.
В чужой переписке три с лишним месяца назад.
Картина, кстати, оказалась вполне годная. К нему даже Бодька присоединился, собравший чемоданы – утром отбывал в Баварские Альпы кататься на лыжах с компанией друзей. Моджеевский компанию одобрил: детишки его партнеров, парочка одноклассников – сыновей высокопоставленных чинуш, дочка банкира Панкратова. Ее Роман одобрял отдельно – надоело смотреть на кислую Бодькину физиономию.
А потом сын прямо во время просмотра фильма возьми, да и скажи: «Сейчас бы такую шляпу... и чтобы дверь в тот вечер, когда мы с Юлькой поссорились».
«Ты повел бы себя иначе?» - спросил его Роман.
«Я бы все сделал иначе».
Словом, сестры Малич и впрямь – наказание им господне. И еще Нина придумала с Богданом отправить Таньку. Чтобы присматривала. Моджеевского-младшего это слегка подбешивало. Моджеевского-старшего – тоже, но он предпочитал не вникать.
Вечером же тридцать первого, презрев все возможные варианты встречи Нового года (а тех вполне хватало, в конце концов, он был везде желанным гостем), Роман набрал Борисыча, предложив пропустить в баре по рюмашке.
Борисыч в несвойственной ему манере промямлил что-то о том, что его куда-то там пригласили, ему неудобно отказать, и, мол, Романыч, прости, но хоть бы позвонил раньше!
«К бабе, че ли, намылился?» - хмыкнул Роман.
«Ну че сразу к бабе-то!» - взвился Арсен.
«Цветы хотя бы не забудь, Казанова, а то я тебя знаю!» - отрезал Ромка и, рассмеявшись, повесил трубку. Борисыч был старый холостяк. И настоящий полковник, хотя со званием так и не сложилось. Не сложилось и со многим другим.
Зато у Моджеевского сложилось – без пятнадцати полночь сидеть с бутылкой шампанского под балконом спальни когда-то своей квартиры в проливной дождь и вглядываться в черные окна. Абсолютно черные окна. Ни подсветки, которую они всегда включали, когда бывали дома. Ни света в глубине комнат. Ничего. Безлюдный этаж. На черта он выкупил целый этаж, чтобы в эту новогоднюю ночь тот был таким неприкаянным?
Где она. С кем она. Весело ли ей.
С семьей? С друзьями? С другим мужчиной?
Первое – возможно. Второе – вряд ли. Третье – наверняка.
Потому что это только он идиот. Кружит вокруг прибитым зимой шмелем и никак не может дотумкать – не его сезон. Полгода с ней. Три месяца без нее. Поднятый воротник куртки. Открытая дверца машины. Пронизывающие ледяные струи дождя. Глоток воздуха.
И фейерверк, запущенный со двора, от взрывов которого закладывало уши, и Моджеевский даже не сразу понял, что это Новый год уже наступил. Можно открывать шампанское.
Мы забыли открыть шампанское!
- Мы забыли открыть шампанское! – взвизгнула Юлька, глянув на часы, которые показывали три минуты первого, и подхватилась с дивана, на котором они с сестрой устроили настоящую пижамную вечеринку.
Этот год приходил с опозданием совершенно во всем. Даже в смысле брызг игристого вина в бокалах. Телевизора как у истинной Малич у Юльки не было. Неудивительно, что пропустили полночь среди своих киношек, бормотавших в ноутбуке, и настольных игр. Очнулись лишь в тот момент, когда за окном разноцветными искрами под оглушительные взрывы раскрасилось небо.
- Черт! Черт! Черт! – пыхтела младшая, бегая по квартире в поисках бутылки, которую специально приготовила к приезду старшей. – Жека! Ну как мы так, а?
- Не мечись, - улыбнулась Женя, наблюдая траекторию Юлькиных движений и думая о том, когда она успела вымахать такой дылдой. Тощей, угловатой, красивой дылдой. – Главное у нас есть тортик.
- У нормальных людей на Новый год до торта вообще не доходит!
- Предлагаешь сломать семейную традицию?
- Нет! – выкрикнула Юлька откуда-то из прихожей и наткнулась на потерянное шампанское – почему-то за обувной тумбочкой, издала победный клич и очень скоро оказалась перед Женькой, демонстрируя ей брют отечественного производителя. После чего задумчиво выдала: - Но не кажется ли тебе, душа моя, что все у нас как-то не по-человечески?