Юлька же долго не думала, навешивая ярлыки. И потому тут же ответила:
- Да нет... этот, по-моему, по жизни... замороченный какой-то.
- А еще он тебе в отцы годится, между прочим.
- Это как раз фигня. Даже в тренде! Я бы вот папе поискала кого-нибудь помоложе. Со старушкой, как сам, он скиснет со скуки.
- Флоренции Эдуардовны из тебя не выйдет, поверь.
- Она, говорят, в Польшу уехала, к старшей дочке, - вздохнула Юлька. – Придется папу своими силами пристраивать. У кого-то же должна быть семья, раз у нас не сложилось!
- Чудище! – возмутилась Женя. – Ты как-то слишком рано решила сойти с дистанции.
- Да что я там не видела!
- Ладно, с этим потом разберемся. Давай чай пить.
- Да, давай... с тортом. Не рассказывай папе про этот плач Ярославны, ладно?
- Не расскажу, - Женя поймала взгляд сестры, на мгновение зависла и серьезно сказала: - Юль, еще одно… Я не хочу, чтобы ты думала, что Роман меня бросил. Мы расстались, так бывает. А о ребенке… о ребенке он вообще не знает. Не приписывай ему грехов, которых он не совершал.
- Как не знает? – икнула Юлька, в который раз за этот вечер подпрыгивая на месте. Впрочем, на то и восемнадцать лет, чтобы регулярно и высоко прыгать. – Как это не знает, а?! Ты что творишь?!
- Я отдаю себе отчет в том, что я творю. А теперь пьем чай и едим тортик. Тащи чашки!
Мелкая встала с дивана и, кивнув, задумчиво пошла из комнаты. За чашками. Старшая велела. Старшая всегда точно понимала, что делать, как поступить, что предпринять. К старшей в любое время можно было прийти с любым, даже самым страшным вопросом и за любым, даже самым стыдным советом, и она бы не высмеяла, а наоборот – все-все-все объяснила бы. Даже то, чего сама не знает. Потому что не было у Женьки молодости. Не было.
Юля дошла до порога и остановилась. Потом повернулась к сестре и очень серьезно и по-взрослому сказала:
- Это неправильно, что Роман не знает. Это твое дело, конечно... И я никому не проговорюсь... Но это неправильно.
Это неправильно. Ну и пусть неправильно!
Это неправильно.
Рома. Ромка. Роман.
Должно звучать грозно, веско, солидно.
«эР» - вначале определяет все и сантиментов не предполагает. После нее никакие вариации имени уже не имеют значения.
А ей – сколько ни повторяй – Ромка и Ромка. Родное. Родное – тоже на букву «эР».
Совсем неправильно. И Женя хорошо это понимала. Обычно она не позволяла себе думать об этом. Она не позволяла себе мечтать. И не позволяла себе летать. Потому что люди – не птицы. Потому что мечты сбываются не так, как задумывалось, и потому что, если уж отважилась – делай осторожно. И о счастье своем – молчи, молчи, молчи.
Ромка был очень похож на него... на счастье. Женя к такому не привыкла. Боялась привыкать. Правильно делала, что боялась. Ведь едва оказалось, что он и правда – то самое, загаданное ею, так сразу все и рассыпалось. Он создал для нее иллюзию. И он сам же эту иллюзию разрушил, очень ясно указав ей на ее место.
Больно? Больно. Как в первый день.
Она едва решилась быть смелой. Она едва решилась нырнуть в него с головой. Она едва решилась... И со всего маха долбанулась о камни. Как только череп себе не раскроила?
И все равно лежит тут на одном диване с задремавшей под утро Юлькой и... Ромкает.
Но, может быть, одну ночь в году, первый раз за столько месяцев – можно?
Отоспавшись, они с сестрой поедут гулять по городу. Жене полезно гулять. А сейчас еще и красиво, несмотря на плохую погоду. Она никогда не бывала в столице на новогодних праздниках. Не складывалось. Появится что-то новое в копилке ее впечатлений.
Но прямо сейчас, перед утром, она совсем недолго, прежде чем провалиться в сон, так неправильно и глупо повторяет тихонько в мыслях несмотря ни на что ставшее родным: Ромка.
Ну и пусть неправильно!
Женя. Женька. Жека.
Не существует для этого имени какой-то формы, в которой можно бы было произносить его хоть сколько-нибудь строго. Разве что так и не прилепившееся к ней – Евгения. Но и тут – как сказать. Слишком мягко, обволакивающе, податливо.
«Же», «Е», «эН». Набор букв тот же, что и в слове «Нежность». И по-другому не получается. Только – нежно.
На нее и сердиться из-за этого – никак. Как злиться на человека, у которого вот такое имя?
Нет, Роман пытался! Долго. Три месяца. Не за принятые квартиру с машиной. Не за переписку с другим мужчиной. А за то, что за столько времени она не смогла его полюбить.
Оказывается, он привык, что это его любят или, по крайней мере, выпрыгивают из трусов, чтобы создать подобную иллюзию. Он привык, что он все может, ему все подвластно, его хотят, он – приз. Он – цель. Он – добыча.