«Во дела!» - восхитилась баба Тоня, лишь найдя новое подтверждение собственным постулатам о единстве. Да и как их не найти, когда Кларкин любовник Кларкиного мужа, не вязавшего лыка, поволок по ступенькам на крыльцо и явно транспортировал до самой двери их семейного гнезда. Ну разве не замечательно?
В этом месте авторы вынуждены сделать монтаж, поскольку еще много чего интересного перевидала во дворе Антонина Васильевна, испекая печенье на Женькин день рождения – всего и не расскажешь. Но среди всего этого занимательного и увлекательного была наполовину испорчена и вторая партия, изображавшая снеговиков, а сама госпожа Пищик зареклась вообще когда-нибудь подходить к духовке.
Смеркалось, короче...
В воздухе красиво плыли снежинки.
А баба Тоня не менее красиво шаркала ногами в комнатных тапочках на третий этаж, сетуя, что дореволюционные буржуи зажлобились раскошелиться на лифт в их замечательном особняке. В красивой жестяной коробке из-под конфет она несла глазурованные кругляшки и несколько спасенных снеговиков. Глазурь, так и не застывшая, растекалась по дну и стенкам, но в конце концов, Антонина Васильевна рассудила, что в подарке главное – душа. В смысле – дареному коню в зубы не заглядывают.
И именно с этим умозаключением она звонила в дверь квартиры Маличей. Открыла ей лично виновница торжества, по этому случаю даже одетая в платье, с собранными в аккуратный хвост волосами и неброским макияжем на лице.
- А вы обычно с утра приходите, баба Тоня, - улыбнулась Женя. – Я уж вам прогул ставить собиралась.
- Да я с утра закрутилась-завозилась, Женечка, - смущенно проворковала Антонина Васильевна и протянула ей коробку, - вот... чего затеяла. С днем рождения!
- Спасибо, бабТонь, - именинница взяла у соседки гостинец и погремела печеньем. – Вы проходите, чаю попьем.
- Ой, а удобно? – принялась кокетничать старушка. – У вас, должно быть, гости, вон ты какая красивая!
Ее глаза забегали по Женькиному лицу, по прическе, по платью и внезапно задержались в районе талии. Она зависла. Ненадолго. И снова вернулась к лицу. А потом пожаловалась:
- Да и Андрей на меня еще сердится! Даже здоровается через раз!
- То вам кажется. Будто вы отца первый день знаете. Проходите!
И вторя Женьке, из-за ее спины, кажется, с кухни, донеслось:
- Жека, кто там? Гони в шею, нам торта больше достанется!
- Баба Тоня свое знаменитое печенье принесла, - отозвалась Женя и подтолкнула соседку к порогу, что послужило поводом для еще более придирчивого разглядывания ее фигуры. Как тут уйти? В мире по-прежнему ценится информация, а ею-то баба Тоня в данный момент и не располагала! Жека беременная или потолстела на отцовских харчах? Щек, вроде, особо не наела, но какая-то мягкость в ней появилась. Ну и грудь располнела, талия поплыла. Очень подозрительно поплыла талия! Может, кто и не заметит, но у бабТони глаз был наметан почище любой врачихи. Она так всех соседок сканировала. А сейчас вот как понять? Беременная или тортами печаль по олигарху заедает? А если беременная, то от кого? От него же? От капиталиста? Во дела!
- А я точно не помешаю? – со своим характерным, как у Ильича, прищуром, уточнила баба Тоня.
- Так! Вы либо туда, либо сюда! – гаркнул Андрей Никитич, показавшись в прихожей. – Не морозь мне ребенка!
Какого конкретно ребенка не морозить, Антонина Васильевна спросить не успела. Именно в это же самое время на лестничной площадке показался новый персонаж разворачивавшейся трагикомедии. Высокий, статный, в темно-красной куртке и с темно-красными розами. Седоватый, улыбающийся, с серьгой в ухе. Потертые джинсы прилагались к образу. Баба Тоня аж икнула.
- А вас чего принесло? – оторопело спросила Женя Уварова. А это был именно он, видимо, явившийся, чтобы окончательно испортить ей настроение, которое и так с утра еле держалось, но о том мы расскажем после.
- Потому что я никогда не забывал про день твоего рождения, что бы там тебе ни говорили мать и отчим! – проникновенно и на весь подъезд заявил господин Уваров.
Далее следовала немая сцена.
Женя растерялась да так и стояла, раскрыв рот.
Малич-старший прислонился к дверному косяку, будто бы ему выбили почву из-под ног.
А баба Тоня – вспомнила.
И наблюдая, как этот подлец ничтожный поднимается по лестнице, приближаясь все ближе к ним, в некотором ужасе глянула сперва на Никитича, после на Жеку и, сообразив, что та, видимо, все знает, незаметно перевела дыхание, да и рявкнула во всю мощь своего командирского голоса:
- Да ты, Маратик, может, и не забывал, только кто тебя звал-то?! Иди отсюда по добру, по здорову!