— Прости… Я в такое говно, — искренне пробубнил парень.
— Ты либо говоришь спасибо, либо извиняешься, — фыркнул рыжий. — Хватит. Завтра всё… Я спать хочу.
— Мне больше некому доверить это, Шань, — тихо прошептал Хэ Тянь. — Кроме тебя, больше никого нет. Понимаешь?
Рыжий резко лёг на бок и чуть не столкнулся с чужим носом. Однако это не остановило его от последующих слов, о которых в трезвом состоянии он, возможно бы, пожалел.
— У меня тоже никого нет, придурок. Хватит вести себя, как побитая собака. Я тебя выгнал? Нет. Ты всё ещё здесь. Значит, всё нормально.
В темноте было непонятно, смотрел ли Хэ Тянь ему в глаза или нет? Однако через секунду тот нашёл его ладонь и осторожно взял её, переплетая пальцы. Гуаньшань нервно сглотнул, вспоминая «я тебя люблю» и ответ, который он, вроде как, должен был дать.
Он не был силён в словах и всегда думал, что восполняет это поступками. Но молчать в такой ситуации было нельзя. Голова, и без того раскалывающаяся от выпитого, пульсировала от новых вопросов.
Он хочет, чтобы Хэ Тянь ушёл из его жизни или чтобы это продолжалось?
Хочет, чтобы странное ощущение, кружащее голову всякий раз, когда Шань задумывался об этом человеке, оставалось с ним и росло?
Во что всё это выльется?
Ответ нашёлся, когда рыжий осознал, что всё это время изо всех сил стискивал чужие пальцы.
— Всё нормально, — повторил Шань, вслушиваясь в неровное дыхание Тяня. От того вовсю несло спиртом и зубной пастой, и он вообще был очень близко, но это ни капли не пугало.
Даже будучи в таком разодранном состоянии рыжий знал, что дальше без Хэ Тяня не будет и не хочет. И какая бы херня не произошла, они подумают об этом вместе, завтра. А сейчас им надо спать.
И плевать он хотел на всё остальное.
— Что читаешь? — Цзянь крутился вокруг своего тренера-телохранителя вот уже пятнадцать минут, не зная, чем себя занять.
Хуа Би невозмутимо перелистнул страницу и поудобнее устроился на диване. Парень фыркнул, изучая обстановку: чашка с дымящимся чаем, какой-то протеиновый батончик, недоеденная пачка орешков… Судя по всему, чтение выходило весьма увлекательным!
Повертевшись вокруг дивана и в который раз просканировав содержимое холодильника, Цзянь вернулся к Хуа Би и перевалился через спинку дивана, устраиваясь поближе, чтобы разобрать текст.
«Путь самурая — это смерть. Созерцать неизбежность смерти следует ежедневно. Каждый день, когда тело и ум пребывают в покое, нужно представлять себе, как тебя пронзают стрелами, убивают выстрелом из ружья, протыкают копьём или разрубают мечом. Каждый день нужно воображать себе, как ты погибаешь в горящем здании, как тебя уносят огромные волны, поражает молния или присыпает обломками каменных стен во время землетрясения. Каждый день нужно переживать падение с высокой скалы, смерть в результате болезни или сеппуку после смерти хозяина. Каждый день без исключения нужно считать себя уже мёртвым. В этом суть пути самурая».*
Прочитав огромный абзац вслух, Цзянь И успел округлить глаза до такой степени, что вызвал тихую усмешку Хуа Би.
— Что? — хрипло спросил тот, откладывая книгу на журнальный столик.
«Хагакурэ»*, успел прочесть парень на обложке.
— Это путь самурая?
— Он самый. Интересная книга, — Хуа Би редко говорил с ним на отвлечённые темы. Он отпил немного чая и откинулся обратно на спинку дивана. — Что думаешь?
— Я думаю, люди больше тянутся к жизни, — Цзянь И обнял колени руками. — В самый последний момент перед смертью… разве можно быть готовым к такому?
— Не знаю, я ещё не бывал по ту сторону.
— Так на хер ты такое читаешь?
— Не выражайся! — Хуа Би ловко отвесил ему подзатыльник.
— Ой, — Цзянь скорчил рожу и завалился на бок, свернувшись калачиком. А потом тяжело вздохнул. — Мне скучно. Эти праздники должны быть такими долгими?
— Не могу не согласиться, — мужчина размял шею и хрустнул костяшками. — Бесит, что ни хрена не работает.
Они встретили Рождество и договорились провести весь следующий день дома за просмотром каких-нибудь старых фильмов. По словам Хуа Би, сейчас наступало самое опасное время: затишье, когда было сложно предугадать действия враждебных членов Триады, и поэтому он планировал не отходить от Цзянь И ни на шаг.
Мужчина отлучался лишь раз, перед Рождеством, когда Цзяню посчастливилось встретиться с одноклассниками. Счастливое время, даже несмотря на то, что парень нажрался, ведь тогда он наконец-то помирился с Чжань Чжэнси…
— Что ты там воешь? — поинтересовался Хуа Би.
Цзянь И не ответил, по-прежнему лёжа на диване и предаваясь воспоминаниям. Наверное, он мог бы назвать себя счастливым сейчас. По сравнению с предыдущими месяцами страха, одиночества и всепоглощающего отчаяния, теперь он знал, что не один. Сиси остался рядом, и у них вышло обсудить всё без прикрас. Ну или почти всё… Тему Сяо Хой они не затрагивали. Цзянь И боялся услышать горькую правду. А Чжэнси делал вид, будто всё по-старому.
Или нет?
Было страшно мечтать о том, как раньше. Да и что было раньше? Их отношения так и не нашли подтверждения. Они не обсуждали то, что происходило. Держались за руки, спали в одной кровати, постоянно были вместе, но ничего не обсуждали! То, что вернулось, — лишь малая толика, простое объятие и разговоры, перемежаемые с попытками Цзянь И обработать чужой порезанный палец.
Он рассказал о себе всё, что знал. Что ему сообщили. Признался, как это пугает и как странно заниматься спортом, когда уже знаешь, как уложить человека, вдвое больше тебя по весу, на лопатки за десять секунд.
Чжэнси слушал его с нескрываемой тревогой. Спросил про остров, про того старика, про то, как Цзянь И доплыл до корабля, чтобы сбежать. Он старался быть серьёзным, и Цзянь И зарделся от гордости, когда услышал искреннее «ну ни хуя себе!» от Сиси после рассказа про подпольные бои и покупку поддельных документов.
Чжэнси накрыл его ладони своими. Они сидели на кухне рядом друг с другом, и Цзянь в тот момент не воспринял его жест как нечто особенное, ведь рассказ о прошедшем до сих пор отзывался в теле мелкой дрожью. Ему по-прежнему было жутко и плохо спалось. Он не знал, чего ожидать, хотя, в общем-то, жизнь текла своим чередом. Они учились в одном университете, и пускай у Цзяня не было возможности посещать занятия очно, темы для разговора об учёбе нашлись.
Под утро Сиси вышел в коридор и вернулся хмурый, с мобильником в руках. То была мелочь, разрушившая волшебную атмосферу за секунды.
— Она тебя, наверное, ждёт? — робко начал Цзянь.
— Я один живу, — буркнул Чжэнси, просматривая что-то в телефоне.
Парень был готов поклясться — тысячу пропущенных вызовов и миллион смс. Сяо Хой могла быть настойчивой, не зря же так добивалась Чжаня в средней школе…
— Я на Рождество еду к маме с сестрой, — вдруг сказал Сиси, зашнуровывая кроссовки в прихожей. — А потом свободен. Не хочешь сходить куда? — он запнулся, видимо, предполагая, куда им реально пойти с учётом положения Цзянь И.
— Можешь приехать сюда, если Хуа Би уедет, — предложил тот, скрестив пальцы за спиной.
— Хорошо. Пиши мне тогда, — Чжэнси накинул куртку и замер, касаясь ручки входной двери. — Цзянь И, — он повернулся, а тот уже сделал два лишних шага, из-за которых оба чуть не столкнулись лбами. — Будь осторожен, — парень усмехнулся, придерживая его за плечи.
Острое желание поцеловать его прямо сейчас снова оказалось раздавленным под гнётом ответственности, обещаний и чужого, пронзительного взгляда, от которого по спине бежали мурашки. Какие всё-таки красивые у него глаза!
— До скорого, — Чжэнси похлопал его по плечу, прощаясь.
И после этого время потянулось, как вата. Заняться было абсолютно нечем, и даже Хуа Би, вернувшийся часа полтора спустя после ухода Чжаня, не смог помочь. Наутро они съездили в магазин, потом заглянули в аптеку. Приготовили дома кучу еды и посмотрели какое-то рождественское шоу. После сытного завтрака Хуа Би завалился спать и продрых почти до обеда.