— Ты мне нравишься, — спокойно ответил Хэ.
— Су-ука, — размеренно выдохнул Гуаньшань. — Какая же ты всё-таки сука…
Алкоголь разбередил все его душевные раны. Он не был готов к такому. Всё навалилось одновременно, без конца и края, накрывая куполом. И он был словно пойманная букашка, а Хэ Тянь походил на учёного, рассматривающего забавного рыжего жучка через увеличительное стекло.
— И про Шэ Ли ты тоже что-то недоговариваешь.
— ЗАТКНИСЬ! — Шань подорвался со стула и ринулся прочь из шатра.
Ему нужен был свежий воздух: духота и запах курева, помноженные на алкоголь, вызывали тошноту.
Липкие, холодные пальцы оглаживали его кожу. Шелестящий шёпот говорил на ухо мерзости, от которых хотелось скрыться, да только бежать было некуда. Они лежали в одной постели…
— Шань! — Хэ выскочил вслед за ним и успел поймать за локоть.
— Отъебись! — взревел рыжий, упорно продолжая идти вперёд, при этом ни черта не разбирая дороги.
Его тело казалось слишком тяжёлым. То, чем они занимались, — неправильным и противоестественным. Не так он представлял себе первый раз в бурных юношеских фантазиях. Не так и не с ним.
— Да стой ты! Дорога же впереди! — Тянь всё-таки задержал его перед самым бордюром. Мимо, бурно сигналя, пронеслась какая-то тачка.
— Поху-уй, пусти! — продолжал вырываться Гуаньшань.
Хотелось выцарапать себе глаза. Броситься под колёса, лишь бы одурманенный алкоголем разум не вызывал в памяти те жуткие образы из прошлого. Он так старался это забыть!
— Шань, да что случилось? Ты с ума сошёл!
— Да какое тебе блядь дело, мудак! Не лапай меня! — Ему удалось вырваться, и он оттолкнул Хэ от себя на расстояние вытянутой руки. А затем рефлекторно бросился вперёд и ощутил, как кулак встретился с чужим подбородком.
Это был не Шэ Ли.
Они разные.
Хэ Тянь – назойливый мудила, но с ним в какой-то момент перестало быть противно. Он даже рассказал ему про Шэ Ли и бездомного… Они, блядь, обнимались на сраной набережной!
К голове прилила кровь. Он увидел ссадину и кровь на месте прикушенной от внезапного удара губы.
— Прости… Чёрт… — К глазам рыжего подступили слёзы. — Я не хотел…
Тянь слизнул кровь, ошарашенно оглядывая парня напротив. Кроме них на улице не было ни души, только неслись мимо вездесущие машины. Гуаньшань упёрся ладонями в колени, его замутило. Едва хватило сил развернуться, как мутный поток всего выпитого устремился наружу. Его рвало в кусты возле дороги. Когда он отплевался и вытер рот рукавом толстовки, позади раздалось тихое:
— Ты дурак, Шань…
У него не было сил и желания ответить. Хотелось лечь на асфальт и сдохнуть, вот только мама была дома одна… с ужином, на который он так и не явился.
— Иди сюда, — его осторожно приподняли и придержали чьи-то руки. — Держись. Стой на ногах, идиот.
— Сам ты…
— Не огрызайся, тебе не к лицу.
— Куда мы идём?
— Отведу тебя домой, — Хэ тащил его, но рыжий постепенно возвращал контроль над телом.
— Не надо к тебе домой, — пробормотал он, пытаясь сориентироваться. Они были не так далеко от станции метро.
— Ты вроде что-то говорил про ужин и маму.
Гуаньшань с трудом повернул голову, чтобы спросить, не ёбнулся ли Хэ Тянь окончательно, но столкнулся с таким серьёзным, каменным лицом, что не решился перечить.
Комментарий к
* Байцзю (白酒, Báijiǔ) – традиционный китайский алкогольный напиток, наиболее близкий водке.
Ганбэй (干杯, Gānbēi) – Буквально это означает «Сухая чашка». Ну или «До дна».
======
— Тянь! Какой сюрприз! — встретив их, миссис Мо распахнула дверь пошире. — А я-то думала, куда он запропастился! Пару часов нет! Что стряслось?
— Мам, мы прошлись и…
— Госпожа Мо, — Хэ Тянь вмешался, ловко и едва заметно толкая Гуаньшаня в сторону ванной комнаты. — Представляете, такое известие… Я уезжаю из Нанкина завтра утром и хотел зайти попрощаться с Шанем…
Парень продолжал слышать их разговор урывками, подставляя голову под струи ледяной воды. Он даже не злился. Ему было плохо: мутить перестало, но почему-то тупо ныло где-то в висках и затылке. Умывшись и наскоро прополоскав рот с зубной пастой, он посмотрел на себя в зеркало. Выглядел, разумеется, не очень. Колючий ёжик мокрых волос, круги под глазами, шрам над бровью, пластырь, приклеенный на шее, в том месте, куда по касательной прилетело розочкой в недавней драке.
«Он сказал, завтра утром уедет», — пронеслось в голове, когда Шань выходил из ванной.
Их квартирка была маленькой, сделав всего лишь полтора шага, он сразу же оказался на кухне. Хэ Тянь продолжал отвлекать мать разговорами, попутно уплетая дымящиеся цзяоцзы. Женщина всегда буквально таяла от одного только вида темноволосого засранца. Так было и сейчас. Разложив еду по тарелкам, она сняла передник и уселась за стол напротив, увлечённо кивая и внимая каждому слову.
Шань молча подошёл и уставился на свою полную тарелку. Ком в горле прошёл, но он всё ещё боялся притрагиваться к еде. Не хватало, чтобы его вырвало от маминой стряпни! Она бы такого не поняла.
— Шань, присаживайся! Вон там чай! Я сделала ещё салатик, попробуй, должно быть вкусно!
— И правда вкусно, госпожа Мо! — Тянь обворожительно улыбнулся.
— Ох, ты мне льстишь, дорогой, я сто лет не лепила цзяоцзы!
Они продолжили о чём-то, но Гуаньшань поймал себя на мысли, что даже если вслушивается, то постоянно теряет нить беседы. Всё будто катилось по отвесному склону. Но почему? Из-за его воспоминаний? Или из-за этой странной мысли, которую он постоянно футболил, но та, тем не менее, с упорством возвращалась?
Хэ Тянь уедет завтра утром. Его больше не будет. Вообще.
— Эй, — темноволосый повернулся к нему, пока мама отошла к плите за добавкой, и шепнул. — Оживи и впихни в себя хотя бы парочку. Они и правда офигенные.
— Хэ Тянь, уже так поздно, может ты останешься у нас? — мамин голос вывел рыжего из ступора. — Я постелю тебе матрас у Шаня в комнате.
Он осоловело посмотрел по сторонам, а затем наколол цзяоцзы на вилку и погрузил в рот. Было и правда вкусно… И как-то всё равно? Ну останется. В последний раз, и что с того? Он у него тоже оставался… и в ту ночь они впервые говорили о чём-то, не посылая друг друга на хер.
Гуаньшань задумался, набивая рот едой. Сказал ли Тянь остальным ребятам? Что будет с Цзянь И? Они ведь неплохо общались… Тупая боль в голове мешала, он слышал тиканье часов, которое невероятно бесило, звук телевизора, доносящийся из-за открытого окна где-то у соседей. И кому в голову пришло смотреть новости в двенадцатом часу ночи?!
Мама помыла часть посуды и ушла в комнату стелить постель.
— Ты серьёзно? Даже орать и возмущаться не будешь? — Хэ Тянь, наверное, хотел сказать это с иронией, но вышло иначе. Ему не удалось скрыть удивления.
— Не буду, — Шань поднялся из-за стола и собрал пустые тарелки.
— Тебе помочь? — Тянь подскочил следом.
— Можешь вытирать, — вяло откликнулся парень, закатывая рукава.
Посуду они помыли в гробовом молчании. Шань даже не осознал ситуацию до конца. Он первым сходил в душ, привычно намылился, отскрёб от себя пот и пыль, с наслаждением подставляя голову под прохладные струи. Затем тщательно почистил зубы, нашёл в аптечке мамино обезболивающее и запил его половиной графина воды.
Понимание пришло позже, уже когда он лежал в кровати, устало прикрыв глаза. Слабый свет ночника падал на матрас, постеленный рядом и пока ещё пустующий. Он слышал шум воды, тихую возню мамы за стенкой, как она сладко зевнула. Щелчок выключателя света.
Затем скрипнула ручка двери в комнату. В полоске света появился знакомый силуэт, один вид которого сработал, как катализатор. Рыжий давно обратил внимание, что в присутствии Тяня у него учащался пульс. Ещё появлялось непреодолимое желание давать темноволосому по шее по поводу и без. Просто так, для профилактики, чтобы услышать его нахальный, звонкий смех.