Андрюс Ли
<p>
THE ПОПАДАНЕЦ</p>
<p>
Часть первая</p>
<p>
Эпизод первый</p>
Человек не выбирает судьбу,
Человек - это и есть судьба...
Самолет выглядел как мертвое чудовище, упавшее на землю с другой планеты. Почва вокруг была выворочена и дымилась, лежали поваленные деревья, трещали догорающие кусты вереска, пахло торфяником и гнилой листвой.
Лешка Сухарев отполз от места крушения как можно дальше, привалился к стволу березы и, вытирая грязными ладонями лицо, тяжело отдышался.
Неподалеку лежал кусок покореженной обшивки. За ним высилась спинка пассажирского кресла - изуродованная в клочья. Еще дальше валялся обугленный остов двигателя, деталь шасси и какие-то ящики, усыпанные битым стеклом. Дым разъедал глаза, настойчиво забивал глотку и густыми столбами уносился в темные небеса. Наверху выло и грохотало с такой яростной силой, что, казалось, над Землей работает гигантский пылесос, затягивая куда-то в бездну последние клочья атмосферы. Потом с оглушительным треском вспыхнула нестерпимо яркая молния, озарив небосвод ослепительной вспышкой. Через секунду вдарило громовым раскатом, будто кто-то из всесильных небожителей вознамерился расколоть планету исполинской кувалдой. Рядом тотчас покосилась высоченная сосна, а затем медленно, с тягучим скрипом, повалилась на землю, шумно хлестнув ветками по густой листве. Наконец небеса разверзлись и сверху забарабанили тяжелые капли дождя.
"Что за напасть... - чертыхаясь, подумал Лешка. - Угораздило же сверзиться в самое пекло и вымокнуть тут до нитки".
Следовало отыскать укрытие от непогоды, чтобы хоть как-то скоротать ночь, однако ничего, кроме широкого лапника елей вокруг не наблюдалось. Лешка забился под полог хвойного леса и, стуча зубами от холода, затих там, словно потерявшийся волчонок.
Утро застало его в луже воды, посиневшим до безобразия. Он с трудом разомкнул веки и еле живой выполз на божий свет.
Снаружи стояла удивительная тишина. Земля медленно источала духоту и влагу, как обычно бывает после шумной грозы. Наверху, среди застывших макушек деревьев, маячило окно чистого синего неба. Где-то там проплывали белые пушистые облака, чуть просвеченные золотистыми лучами солнца.
Лес встретил появление человека настороженно, разве что комары радостно набросились на свежую добычу. Чтобы согреться, Лешка заставил себя сделать несколько быстрых приседаний, а затем вознамерился отжаться на руках, но большая куча лосиного говна, лежащая прямо перед его носом, быстро отменила это намерение.
"Ну что ж... - подумал он с оптимизмом. - Жизнь полна сюрпризов. Я ведь и сам далеко не подарочек".
Подобная философия привела Лешку в прекрасное расположение духа. Не говоря уже о том, что воля к жизни требовала от него решительных действий, а не расслабленных посиделок.
К сожалению, воли кругом хватало с избытком - делай что хочешь, никто не остановит, а вот огромный фюзеляж "Аннушки"* был один. Он покоился посреди обгорелого участка леса, словно нелепая диковина, упавшая свыше. Подойдя ближе, Лешка отметил, что носовая часть самолета почти наполовину погрузилась в болото. Точнее не болото, а небольшое озеро, таких под Питером много.
Этот водоем выглядел как потерянная в лесу чаша, доверху наполненная черной водой, над поверхностью которой стелились легкие клочья утреннего тумана.
Со всех сторон эту "безмятежную заводь" плотно обрамляли пышные кусты вербы, печально склонившиеся в застывшую береговую ряску. Пятна гари и обгоревшие деревья предавали этому пейзажу не самое радужное настроение. Было тихо, разве что комары все так же назойливо зудели над ухом.
"Наверное, самолет уже ищут, - подумал Лешка, внимательно осматриваясь по сторонам. - А раз его ищут, то не обойдут и меня стороною".
Ему никто не перечил. Пожалуй, только комары пуще прежнего загудели над ухом.
"Значит так... - живо прикинул он и глянул на наручные часы. - Ставлю свой здравый смысл против штабной армейской бюрократии, что если меня не обнаружат к обеду, то обязательно отыщут к ужину".
Пробираясь к останкам самолета, Лешка отметил длинную многометровую борозду, которая осталась после падения "АН - 24", и слегка подивился тому, что боезапас на борту остался целым и невредимым, а ведь могло бы громыхнуть таким дьявольским образом, что гигантские кратеры на Луне показались бы тут крохотными воронками.
Будто услыхав столь трезвое рассуждение, где-то недалече проснулась кукушка. Ее громкое кукование раскатилось по лесу долгим протяжным эхом.
Щедро отмерив молодому перспективному журналисту из Питера без малого целый век, она внезапно замолчала, словно вспомнила, что люди по обыкновению так долго не живут.
Разбитый самолет смотрелся жутковато. Комья вывороченной земли, обожженная трава и поваленные деревьями облепляли его со всех сторон. Крылья покоились неподалеку. Их оторвало напрочь, вместе с двигателями и шасси. Они выглядели двумя исковерканными листами металла, нелепо вздыбленными кверху. В одном торчала лопасть винта, намертво, словно лезвие кинжала, вонзившаяся в центр нарисованной красной звезды.
Впрочем, при внимательном осмотре, быстро выяснилось, что корпус самолета оказался куда крепче, чем выглядел на первый взгляд. Он практически не пострадал. Если не считать обширных пятен копоти и длинной прорехи, идущей вдоль нижней части фюзеляжа, то советским инженерам следовало было поставить памятник за столь прочную конструкцию.
"Да, умели раньше строить, умели, - уважительно подумал Лешка Сухарев. - А сегодня - ни техники нет, ни хороших инженеров. Один ширпотреб повсюду. Пальцем ткнешь - развалится".