- Другие всю жизнь оглядываются, а места своего все равно нигде не находят... - находчиво отозвался Лешка и снова потянулся к девушке.
А ручей все сильнее журчит, уносит куда-то образ Лады, мутит сознание человеческое, томит чресла Лешкины желанием греховным, покуда разум его совсем помутился от адских соблазнов, а в паху образовался такой нестерпимый жар и такое немилосердное стеснение, что хоть волком вой и бейся башкой о стену.
Слава богу, проснулся он вовремя, ринулся спросонья через могучие тела мордобитников в поисках сортира, словно помешанный.
- Блин, где тут у вас туалет?! - выпалил он разбуженному хозяину, судорожно держась за яйца.
- Чего?
- Гальюн, уборная, клозет, писсуар, мать вашу!
Хозяин сообразил и бросился отпирать двери.
- Вона вишь... - наконец бросил он. - На огонек ступай, тама фонарь повешен, нужник аккурат под ним будет, не ошибешься...
Лешка не ошибся, хотя пока долетел до отхожего места, едва не напрудил в штаны. Однако затем долго стоял над дыркой в деревенском нужнике, и блаженная улыбка самого счастливого человека на свете мягко играла у него на морде.
"Что за жизнь... - с некоторым смущением думал он, покамест звуки ниагарского водопада, сдобренные пивными испарениями, непринужденно растворялись где-то в непотребной бездне. - Никакой тебе романтики, никакого культурного досуга, никаких платонических настроений, одни естественные потребности повсюду и очевидная срамота".
Ответом ему было жизнеутверждающее жужжания мух над темным отверстием выгребной ямы и трепетное хлопанье крыльев мотылька возле фонаря.
<p>
Эпизод девятнадцатый</p>
Чего мы стоим - никто не знает,
Нам случай цену назначает...
Ночь была в самом разгаре, когда Лешка неспешно двигался обратно к постоялому двору. Изредка стрекотали кузнечики, шелестела трава под ногами, ярко светили звезды, чуть прикрытые легкой дымкой облаков. Воздух был свеж и напоен ароматами свежескошенных трав и пахучим ельником. Хотелось жить и дышать полной грудью, бесконечно любуясь чудесной красотой мирового пространства. Потом подозрительно ухнул филин, лениво гавкнула псина, звякнула цепь, и кто-то очень ловко ударил Лешку Сухарева по башке тяжелой дубиной.
Очнулся Лешка в темном лесу, на голой земле. Руки и ноги у него были крепко связаны. Над ним склонилась большая темная фигура. Лица было не разобрать, угадывался только крупный черный контур с оттопыренными ушами на фоне далеких созвездий. Вдобавок, сильно несло спертым дыханием стопроцентного выпивохи. Не прошло и минуты, как рядышком затрещали ветки и возникли еще целых две призрачных фигуры, в точности такие же лопоухие и темные, как и первый лиходей. Дальнейшее показалось Лешке сценой из китайского театра теней.
- Надеюсь, это он? - хрипло поинтересовался первый призрак, пихая Лешку ногой.
Второй засветил крохотную лучину и посветил Лешке в глаза.
- Он это, зуб даю, - ответил второй.
- Да по харе видать, что наш это крендель, как заказывали... - уверенно молвил третий. - Здешние так по-детски не пялятся. У здешних мордорских ухарей взоры будто с рождения дерьмом набиты: злоба, угрюмость, недоверие и смерть - вот и все добро, которым переполнены голодранцы в тутошних местах...
- Ну, мы тоже не королевских кровей...
- Каких бы кровей мы ни были, мать вашу, этот гусь нас всех перещеголял. У него же взгляд, как у натурального кретина.
- Ага... - коротко подытожил первый. - Какова житуха, таковы и взгляды на этот трижды гребанный мир и его трижды гребанное окружение...
Только сейчас, внимательно приглядевшись, Лешка внезапно признал в тройке собеседников давешних посетителей постоялого двора, правда, тогда они все больше помалкивали, только лишь изредка отпуская витиеватое ругательство, а тут трепались не хуже самых заправских спикеров парламента. Потом в небе застрекотало и звезды закрыла огромная тень.
- Дирижабля прибыла, - снова произнес первый. - Волоки этого урода на поляну.
И Лешку поволокли. Поволокли бесцеремонно, как вещь, даже не пытаясь уберечь пленника от возможных ушибов и ссадин.
Над поляной и впрямь висел дирижабль, слегка подсвеченный желтым сиянием габаритных огней. Воздушный аппарат был около ста метров в длину, не более того. Эдакий Граф Цеппелин, только поменьше, но такой же пузатый, как и его прототип. Внизу располагался явный грузовой отсек, а также скромная кабина на десяток персон, к тому же оснащенная люльками для стрелков. Завершали картину два огромных пропеллера, работа которых была практически неслышной.
Затем на "цеппелине" врубили прожектор. Луч света, словно одинокий фонарь в ночном парке где-нибудь под Питером, озарил верхушки деревьев, прежде чем нащупал горстку людей. Сцена напоминал бандитскую "стрелку", на которой не хватало только ментов, чтобы разогнать криминальную публику и навести элементарный порядок. Потом с корабля сбросили веревочную лестницу. Еще через минуту сверху спустился лысый чувак с зеленоватым цветом кожи, похожий на вылитого орка, как две капли воды.
- Моя готова страховать! - прорычал он, подобострастно поглядывая наверх.
Слова улетели в темень, а вместо них на землю спустился толстый человек. Коснувшись ногами тверди, он скорчил недовольную гримасу и подошел к Лешкиным похитителям. Сходу завязалась весьма оживленная дискуссия, содержание которой укладывалось в обыкновенную торговую сделку.
- Моя будет платить фам сто монет, как условлено в догофор... - без предисловий произнес толстяк, делая надменную физиономию. Акцент у него был явно немецкий, он коверкал простую россукую речь безбожно, как клоун в цирке.