- А что ты думаешь, он должен был тебе сказать? – Виар обернулся на Киннана и снова перевёл взгляд на девушку.
- Возвращайся в Вентрос, Виар, - Кора отбросила со лба прядь светлых волос, - спасибо за помощь, но дальше мы сами справимся.
Скарлетт устало потёрла пальцами лоб. Ей хотелось накричать на Виара, спросить, зачем он тогда пошёл на это вместе с ней, если сомневался в невиновности Кина. Но она и так отлично это знала – Виар с детства присматривал за ней. Он был заботливым, добрым и правильным; даже если Виар злился, то никогда не оставлял Кору в беде.
- Ты же не хочешь сказать, что останешься с ним?
- Я не могу его бросить, - Скарлетт отлично понимала, что названый брат её просто так не оставит, особенно с тем, кого он не переносил, поэтому приготовилась к долгим уговорам. Кора знала, что дома, в столице Вентроса, осталась его беременная жена Синта и пятилетний сын Миран, но даже это не остановит Виара.
- Можешь. Ты с ума сошла? – Виар нахмурился, - ты собираешься сбежать с мужчиной, Кора. Ты думаешь о своей репутации?
Скарлетт упрямо закусила губу и закатила глаза. Разговоры о репутации её ужасно бесили.
Кора не знала своих настоящих родителей. С детства она росла в семье своего опекуна, богатого землевладельца. Кроме его жены, матери и пятерых родных детей, в поместье проживали Кора и Виар – её дальний родственник по линии отца. Вообще-то его звали Вальтер, но он предпочитал сокращение, которое придумала ему Скарлетт; «Виар» в переводе с древнего языка означало «брат».
Скарлетт отлично знала о намерениях её опекуна подороже продать её своему другу, престарелому владельцу нескольких плантаций на другом конце княжеств, и была не в восторге, хотя возражать не имела никакого права. Только дружба с княжной Меланией позволяла Коре иметь хоть какую-то степень свободы. Уже три года она жила во дворце князя Тироса, но некоторое время назад опекун ясно намекнул Скарлетт, что свадьба ждать больше не будет. Причина спешки была ясна – старый и больной жених мог не прожить ещё несколько лет. Благодаря тому, что ведьмы и колдуны жили куда дольше обычных людей, совершеннолетие ведьм наступало позже, чем у обычных девушек.
Эта поездка позволила Коре немного отсрочить дату свадьбы, хотя уговорить опекуна удалось с трудом. Скарлетт никогда не призналась бы в этом сама себе, но она с самого начала отлично понимала, что возвращаться не собирается.
Киннан был её шансом начать новую жизнь, и Кора собиралась этим шансом воспользоваться. Возможно, Виар был прав насчёт него, в конце концов, Кин попадал в неприятности чаще, чем день сменялся ночью. Но глядя в его чистые серые глаза, было просто невозможно прямо обвинить его в очередном преступлении, и Скарлетт со вздохом платила страже или незаметно подмешивала им в кувшин с водой сонное зелье.
- Кора? – неуверенно позвал Киннан и встал. Кажется, действие зелья окончательно прекратилось, и мужчина пришёл в себя, - почему я в земле?
Скарлетт обернулась на Виара и, неловко улыбнувшись, подошла к другу.
========== –6– ==========
Николас нетерпеливо постукивал пальцами по столешнице, разглядывая Юсту, которая бодро что-то помешивала в небольшом стоявшем на огне котелке. В такие минуты из уставшей молодой девушки она преображалась в сосредоточенного опытного алхимика. Ник мало знал о её прошлом, но предполагал, что они во многом похожи. Женщин-алхимиков он за свою жизнь встречал не так уж много – после рождения ребёнка способности переходили по линии крови, и у матери становились пассивными. А таких, кто ради сохранения дара способен был отказаться от семьи, тем более было немного.
Николас сам не заметил, когда успел настолько увлечься процессом – он ловил каждое движение Юсты, каждый лёгкий жест, которым она проводила по банкам на полках в поисках нужного ингредиента. В какой-то момент он проводил взглядом небрежное движение, которым она отбросила косу через плечо, и понял, что взгляд скользнул в вырез её свободной крестьянской рубашки.
Юста сосредоточенно всмотрелась в зелье, которое уже в четвёртый раз поменяло свой цвет на тёмно-вишнёвый, не глядя сгребла с полки банку с высушенной землёй, смешанной с прахом стригоев, и зачерпнула целую горсть.
- Ты уверена, что нужно так много? – недовольно уточнил Ник. Землю с прахом достать было более чем непросто. Убить стригоя само по себе занятие не из лёгких, но сделать это на земле некромантов казалось просто невозможным.
- Не учи меня варить зелье, - огрызнулась Юста и подняла на него яростный взгляд. Глаза у неё были карие с вишнёвым оттенком, и Ник невольно улыбнулся, подняв руки в защитном жесте.
- Хорошо, продолжай.
Минут двадцать в лаборатории стояла тишина, и Николас, отвернувшись от алхимика, осмотрелся.
Сквозь маленькое окошко под самым потолком пробивались лунные лучи. В их свете всё казалось синеватым и каким-то холодным. Под потолком горели свечи, заключённые в стеклянные шары. Они освещали стеллажи с банками, полки с книгами и массивный стол, рядом с которым Юста не прекращала помешивать своё зелье.
На самой дальней стене, наполовину закрытый стеллажом, висел гобелен, изображающий сцену поднятия мёртвых. Этот гобелен был подарком, который когда-то его отцу, князю Тристану, преподнесли правители Тальнера в качестве приданого княжны Беатрис, его матери. Тогда княжество Тальнер уже принадлежало стригоям, но единокровной наследной линии у немёртвых не было и быть не могло, поэтому княжеская семья состояла из обычных людей. Такой союз – с простыми смертными – существенно ослаблял дар, поэтому практически никто из князей не желал породниться даже с самой прекрасной человеческой женщиной. А мать Ника была действительно прекрасна.
Дар некроманта передавался лишь мужчинам, поэтому ослабнуть от недостойного союза не мог. Княжна Беатрис стала женой князя Тристана, дала жизнь двоим сыновьям и умерла, рожая дочь. Николас не знал мать живой, и холодная красивая оболочка, которая скользила по коридорам замка, никогда не внушала мальчику родственных чувств.
То, что отец так и не смог смириться со смертью жены, было Нику более чем понятно. Возможно, он и сам сделал бы то же для любимой женщины. Но всё же портрет, висевший когда-то в этом замке, изображавший отца и мать, Николас отдал брату. Светловолосая женщина с пышной фигурой на картине была уже мертва, и Ник завидовал тому, что брат этого не замечает.
- Всё готово, - Юста отбросила со лба выбившиеся из косы волоски, - мне нужна пряжка.
Николас протянул ей серебряную брошь, и Юста без колебаний бросила её в сосуд с зельем. Ставшее теперь фиолетовым, оно забурлило и словно снова закипело.
- Оно будет испаряться, пока полностью не впитается в эту штуку. Тогда она поможет тебе найти владельца.
Юста тяжело вздохнула и оперлась на стол. Было видно, что она действительно устала.
- Иди, стража тебя проводит до комнаты, - Николас хотел сам пойти и убедиться, что всё в порядке, но в зале для приёмов его дожидался Хоран и алхимик, которого он привёл с собой из города. Это было очень кстати – Ник не хотел заставлять Юсту делать что-то ещё. Он подождал, пока она выйдет, покосился на медленно испаряющееся зелье и вышел, поставив у дверей одного из Гончих.
Лаборатория Ника находилась практически полностью под землёй – энергия мёртвых здесь буквально бурлила, поэтому складские помещения и оружейная находились на этаж выше.
По винтовой лестнице Николас поднялся выше и прошёл в зал. Двое стражников услужливо распахнули перед ним двери. Впрочем, Гончие не были людьми и не испытывали эмоций. Единственным из них, кто был обычным живым человеком – это Хоран. Остальные же – лучшие воины, павшие в бою. Кто-то из них раньше служил Эрону, кто-то – ещё князю Тристану. Возможно, простые люди даже не смогли бы отличить гончих от человека – разве что подметили бы пустой холодный взгляд.