Дуглас Джонсон, хорошо знавший Альтюссера с его студенческих дней и написавший «Введение» к его мемуарам, описывал его как «самого влиятельного из западных марксистских мыслителей» наряду с итальянским коммунистическим теоретиком Антонио Грамши. Особенно для молодежи Новых левых в 1960-х годах «альтюссерианство было наивысшей стадией марксизма».
Опыт военнопленного
Альтюссер пришел к коммунизму через потребность в идентичности, когда в годы Второй мировой войны он был в плену у немцев, главным образом в лагере для военнопленных Шталаг ХА в Шлезвиге. В концлагере Альтюссер сошелся с коммунистами. Присоединение к ним можно рассматривать как механизм выживания, который продлился и на оставшуюся его жизнь, отягченную психическими проблемами. До этого кризиса он тяготел не к коммунизму, а к католицизму. Как вопрос чисто личного интереса, его присоединение к коммунистам, которые были лучше всего организованной фракцией среди военнопленных и обитателей концентрационного лагеря, могло показаться лучшим курсом. Очерк биографии Альтюссера так пишет об этом периоде:
«Позже он говорил, что считал свою жизнь легкой, потому что наслаждался товариществом людей, и за колючей проволокой чувствовал себя хорошо защищенным. После войны Альтюссер начал учиться в Высшей нормальной школе, где, с его ощущением того, что он пришел из «другого мира», он чувствовал себя абсолютным чужаком».
Здесь можно заметить чувство отчуждения и неуверенности, ощущаемое настолько глубоко, что Альтюссер чувствовал себя в большей безопасности в закрытой и подчиняющейся строгому порядку жизни немецкого лагеря для военнопленных. Альтюссер нашел в коммунизме средства восстановления чувства идентичности, порядка, уверенности и безопасности, которое он нашел, будучи заключенным. Альтюссер нашел свободу после отчуждения заключения в немецком лагере. Снова, как в лагере для военнопленных, он искал коммунизм как средство сопричастности. Несколько лет спустя он нашел в Элен Ритман женщину, подходящую на роль матери, которая могла бы дать ему безопасность и уверенность в себе через его полную зависимость от нее.
Воспитание
Льюис заявляет, что «циклы глубокой депрессии» мучили Альтюссера с 1938 года. Он родился в католической семье. Луи видел в своем отце Шарле Альтюссере, управляющем банком, «авторитарную, отдаленную фигуру, кошмары, вопли и происходившие время от времени вспышки насилия которого пугали его»; эти кошмары, по-видимому, были последствием Первой мировой войны.
Поскольку преданность Альтюссера коммунизму можно также рассматривать как проецирование конфликта между отцом и сыном, рационализированное в идеологию классовой борьбы: борьба с отцом как типичным буржуа, управляющим банком, сторонником жесткой руки, отчужденным и непостоянным; представителем капитализма. Этот семейный сценарий соответствует марксистской доктрине, которая видит в семье репрессивное по своей сути учреждение. Луи был растоптанной жертвой в бунте против патриархального авторитаризма, символизируемого его отцом. Он вспоминал в автобиографии, что он с детства считал себя «постоянной жертвой», думал, что его работа -это его побег из этой «надгробной плиты отсутствия дела, тишины и публичной смерти». Его марксизм, который был активизирован лишь спустя несколько лет после войны, был его средством проецирования своих страхов и тревог на весь общественный строй. Литературная продукция Альтюссера в периоды безумства была его методом терапии в поиске своего значения и идентичности.
Интересно, что как и у марксистских эмигрантов Франкфуртской школы, которые сбежали из Германии, чтобы занять доминирующее положение в социологии в США во время и после Второй мировой войны, темой неомарксизма Альтюссера была комбинация марксизма с психоанализом Фрейда:
«Его зависимость от психиатрии возросла ввиду его интереса к Фрейду, и когда он предпринял свою текстовую экспертизу Маркса, он был поражен ее подобием работе, которую написал о Фрейде Жак Лакан. Знаменитые семинары, которые проводили эти два человека, подчеркивали этот параллелизм».