Сознание возвращается к нему, когда он чувствует под собой диван, и всё, что Клаус может сказать наверняка, так это то, что он явно здесь не живет.
— Где я? — бормочет он, сузив глаза до щелочек, как будто это поможет его зрению сфокусироваться.
— У меня дома. Он был ближе, — объясняет Кэролайн. — Я не знаю, где ты живешь.
— За рекой.
— Это слишком далеко для водителя «убера». Можешь снять обувь?
Клаус смотрит себе под ноги, которые кажутся невероятно далекими. Все четыре.
— Конечно.
— Ты работай над этим, а я пойду поищу тебе что-нибудь надеть.
Его мозг не особо работает, пока он пытается снять ботинки, при этом заваливаясь боком на диван. Однако, когда она возвращается с парой темных спортивных штанов, до его опьяненного сознания доходит, что странно, что у нее есть мужская одежда.
— Ты замужем? — вдруг спрашивает он.
Она моргает, глядя на него.
— Я замужем?
— Ну да.
— Причём здесь это?
— У тебя есть мужская одежда.
Кэролайн закатывает глаза — по крайней мере, ему так кажется.
— И это, видимо, единственный возможный вывод, который мог прийти в твою пьяную голову, — она протягивает ему спортивные штаны. — Они принадлежали моему бывшему. Думаю, он не заботился о том, чтобы взять их с собой, когда мы расстались.
— Оу…
— У вас, вроде, одинаковый размер, так что должно подойти.
Ему не очень понравится тереться о одежду мужчины, который когда-то спал с Кэролайн. Может быть, она сохранила её по какой-то причине, из-за воспоминаний, а может быть, она все еще скучает по этому придурку, кем бы он ни был.
Но отныне, глядя на эти спортивные штаны, она будет вспоминать Клауса. Такого рода абсурдная логика, конечно, не будет работать, когда наступит утро и трезвый разум возьмет вверх, но всё же.
— Тебе нужна рубашка? Могу достать что-нибудь из моих, там вроде должен быть достаточно большой размер.
— Нет, все в порядке.
Кэролайн смотрит на его жалкую фигуру, откинувшуюся на спинку дивана в неудобной позе, все еще прерывисто дышащую от усилий снять чёртову туфлю.
— Иди сюда, — говорит она, жалея его. — Я помогу тебе с трудной частью.
Клаус садится так прямо, как только может, и задерживает дыхание, когда чувствует, как ее пальцы впиваются в его бока, чтобы вытащить рубашку из брюк. Он не чувствует ничего, кроме запаха алкоголя, исходящего от него самого, но Кэролайн теплая, такая теплая… И кожа у нее такая нежная, что хочется прикоснуться к ее лицу, провести подушечкой большого пальца по нижней губе, а потом попробовать ее. Она выглядит так, будто на вкус похожа на клубнику. Или, может быть, на кофе. Может быть, даже на самого «Клауса».
— Что? — спрашивает она, и Клаус вдруг понимает, что хихикал вслух.
— Ничего. Просто вспомнил, что сказал Кол.
— Не уверена, что хочу это знать.
Она снимает с него галстук и начинает расстегивать пуговицы на рубашке одну за другой. Ее взгляд задерживается на его груди, на татуировке, о которой он почти забыл.
— Никогда бы не подумала, что у тебя есть татуировка, — говорит она.
— Только парочку.
— У тебя есть еще одна?
— Хм… На спине.
— Мне нравится вот эта, — говорит она, проводя кончиками пальцев по перышку, а потом по стае птиц.
Она не дотрагивается до него, но Клаус все равно чувствует, как по телу пробегает электрический разряд. Внезапно в комнате становится на десять градусов жарче, чем минуту назад.
Он не доверяет себе, чтобы открыть рот и не сказать что-то невероятно неуместное, поэтому держит губы плотно сжатыми.
Когда она, наконец, отодвигается, оставляя приличное расстояние между ними, Клаус, наконец, выпускает из себя воздух, хотя звучит это, скорее, как разочарованный вздох.
— Тебе нужна помощь еще и со штанами? — спрашивает она, приподнимая брови таким образом, что становится ясно: неужели ты настолько бесполезен?
Он ухмыляется, пытаясь изобразить волчью улыбку, но, вероятно, не дотягивает.
— Вы пытаетесь залезть ко мне в штаны, мисс Форбс?
— Ты действительно считаешь, что твое эго — это привлекательная черта? — говорит она насмешливо.
— Ну вообще-то, да. Ты бы удивилась, узнав, сколько женщин находят меня очаровательным.
— Уверена, что была бы потрясена.
— И чтобы ответить на твой вопрос, я на 100% буду спать с тобой…
— Забавно, но я не помню, чтобы спрашивала об этом.
— Но я бы предпочел не делать этого сейчас, если тебе все равно.
— О, мне совершенно все равно.
— Боюсь, сейчас я не в лучшем расположении духа.
— Да что ты говоришь.
— Для этого я хотел бы быть трезвым на все сто.
— Я должна быть польщена?
— Есть не так уж много вещей, ради которых я предпочел бы быть трезвым. Ты заслуживаешь моего безраздельного внимания.
— Ух ты, я тронута.
— Ты особенная, любимая.
Он не может этого видеть, но кажется, что она снова улыбается. Или что-то еще.
— Ну, это, наверное, самая милая идиотская вещь, которую я когда-либо слышала.
— Я забыл, что тебе не нравятся прозвища.
— Ласкательные имена — наименьшая из твоих проблем, Клаус.
— Значит, ты больше не возражаешь, что я называю тебя «любовь моя»?
— Могу я открыть тебе секрет? — Клаус кивает чересчур нетерпеливо, отчего у него кружится голова. — Я не возражаю, только если это будешь ты.
Теперь настала его очередь улыбнуться, и странное теплое чувство разлилось внутри него.
— Я сохраню твой секрет, дорогая.
— Я ценю это. А теперь — ты можешь снять свои штаны или собираешься до утра возиться с ними?
— Я справлюсь.
— Хорошо. Я принесу тебе подушки и одеяло. Кричи, если попадешь в беду.
Ему кажется, что прошла целая вечность, прежде чем он вылез из чёртовых штанов и натянул пижаму. Она была права, размер точно подошёл.
Интересно, каким был ее бывший парень? Может, темным и задумчивым или лучиком солнца, как она.
В комнате немного прохладно, Клаус ложится на спину и на мгновение закрывает глаза, просто чтобы отдышаться, заставить свое чертово сердце перестать биться так быстро, однако, когда снова открывает их, гостиная уже залита солнечным светом.
Он перекатывается на бок и зарывается лицом в подушку, которой не было, когда он засыпал. Если подумать, одеяла тоже не было. Не было и стука в голове. Предыдущая ночь возвращается с удвоенной силой, во рту сухо, как в пустыне, а на языке, будто кто-то умер.
Через мгновение, мысленно проклиная себя, Клаус наконец осмеливается обернуться и посмотреть в лицо новому дню.
Прошлой ночью он был не в том состоянии, чтобы что-то здраво обдумывать, да и сейчас не намного лучше, но он, по крайней мере, может ясно мыслить.
Гостиная Кэролайн довольно симпатичная. Красочно, но не слишком. Светлая деревянная мебель, растения в горшках у окна, уютное кресло, которое выглядит невероятно привлекательно под большой лампой с грудой книг на полу рядом. Джейн Остин, Бронте, Луиза Мэй Олкотт, а также Диккенс, Фицджеральд, Толстой.
Книги выглядят довольно изношенными от слишком большого количества прочтений. Но ни одна из них не вошла бы в число его любимых, точно так же, как это место совсем не похоже на его собственное. В конце концов, он готов признать, что он сноб и читает Камю, Керуака, Капоте, Фостера Уоллеса, когда у него есть на это время. Но это место и эти книги буквально кричат о Кэролайн.
Клаус не может не восхищаться ей в той же мере, в какой он обожает искусство, музыку и вид на Французский квартал за рекой ночью из окон своего чердака: как будто это просто неизбежно.
Он принимает сидячее положение, скрежеща зубами от боли в голове.
— Кэролайн? — он кричит, но в квартире остается полная тишина.