Почему это слово так сильно давит на него? Почему это его так беспокоит?
Не сумев перестать ворочаться в постели со всеми этими богомерзкими мыслями, грохочущими в его подсознании, Клаус встал и пошел в свою студию. Он не знал, что хочет сделать, пока не сел со своим блокнотом и карандашом и не начал рисовать. Это было бессмысленное занятие, попытка выпустить пар, но прежде, чем он успел осознать это, его взгляд уставился на тонкие линии лица Кэролайн.
В этом мире не так уж много вещей, в которых Клаус мог бы по-настоящему преуспеть. Одно из немногих исключений — искусство. Он довольно опытный художник. Клаус экспериментировал почти со всем, балуясь несколькими стилями и темами, но то, чем он всегда был по-настоящему увлечён — это рисование людей. Видите ли, это иронично, потому что он ненавидит людей, но в этом-то и заключается истинная красота.
Люди раздражают, бесят, и их невозможно контролировать, но когда он фиксирует их на бумаге, они становятся его. Клаус считает, что лучший способ понять кого-то — это нарисовать его. Тогда он улавливает то, что в них выделяется, это его личный способ перевести то, что он чувствует и видит. Это удобно для мыслей, эмоций и впечатлений, которые часто слишком сложны для обработки вспыльчивой головой Клауса. Вероятно, поэтому он предпочитает в качестве своих натурщиков тех людей, которые на самом деле интригуют или забавляют его. Люди, которые что-то значат.
В детстве он постоянно рисовал своих братьев и сестер. Сидя в углу дома, скрытый от посторонних глаз, Клаус рисовал их, когда они этого не знали. Элайджа и Кол, конечно, но больше всего Ребекка. Было непросто уловить движение ее длинных волос, то, какой выразительной и открытой она была. Стоицизм Элайджи и дерзость Кола требовали гораздо менее утонченных навыков.
Он с самого раннего возраста знал, что хочет поступить в художественную школу. Но Майкл, конечно же, даже слышать об этом не хотел. Это был, пожалуй, один из самых судьбоносных разговоров в его жизни, и длился он меньше пяти минут.
— Как ты собираешься платить за художественную школу? — спросил Майкл. — В самом деле, как ты думаешь, сможешь ли ты вообще ходить в школу, если тебе придется работать, чтобы заработать себе на жизнь? Если, конечно, не хочешь спать на улице. Может, ты и сын подлого подрядчика, но ты носишь мое имя, и я не позволю тебе опозорить его своим искусством. Ты можешь либо поступить, как твои братья, и попытаться доказать, что достоин крыши над головой и еды, которую я кладу тебе на тарелку, либо ты точно знаешь, где находится дверь.
В шестнадцать лет Клаус мало что мог сделать. Мысль о том, что он останется один, потеряет Элайджу, Ребекку и Кола, пугала его больше, чем ненависть Майкла — к ней он уже привык.
Его таланты были сведены к простому хобби. Вчера вечером, однако, это помогло ему придумать подарок для Кэролайн. Он долго и напряженно думал, что бы ей подарить, в голову приходило множество идей — браслет? Платье? Современная эспрессо-машина? Ничто из этого не казалось достаточно оригинальным или особенным. Тогда он решил дать ей возможность заглянуть в свой собственный разум, в то, как он видит ее.
Однако дарить кому-то то, что ты сделал сам, всегда очень рискованно. Это не то, что ей нужно, и не то, что она сознательно любит, и есть некоторая самонадеянность в том, чтобы ожидать, что это понравится ей, как платье или драгоценности. Это всего лишь рисунок. К тому времени, когда Клаус добирается до кафе на следующее утро, он уже начинает сомневаться в своем выборе. Может, ему все-таки стоило купить браслет?
Он медлит на улице, глядя на бархатную коробочку с шелковой лентой сверху.
Ну и черт с ним. Во всяком случае, он уже здесь. Если ей это не нравится, он, по крайней мере, хоть чему-то научится. В следующий раз купит что-нибудь с чертовым бриллиантом.
Энзо стоит один за прилавком, закрыв глаза и покачиваясь. Когда над дверью звенит звонок, все его лицо морщится от боли, прежде чем он открывает глаза, испуская глубокий, измученный вздох, смотря на Клауса.
— Тяжелая ночь, приятель? — спрашивает он.
— Заткнись, — угрюмо ворчит Энзо. — Кэролайн! — он вздрагивает от собственного крика.
Кэролайн, спотыкаясь, выходит из кухни, выглядя такой же похмельной, как и сам Энзо. Клаус впервые видит ее не такой отдохнувшей и энергичной.
— Привет, — тихо говорит она, изображая легкую улыбку, которая, вероятно, даётся ей с большим трудом. — Я не думала, что увижу тебя сегодня утром.
— А почему бы и нет?
— Не знаю, то, как ты ушел вчера вечером…
Она замолкает, бросая на него взгляд из-под густых ресниц, а Клаус чувствует укол вины за то, каким грубым, должно быть, показался его поспешный уход вчера, но все равно улыбается ей, стараясь скрыть смущение.
— У меня действительно было много работы.
Она пожимает плечами, ничего не поделаешь.
— Клаус, как обычно?
— Всегда.
— Сейчас будет.
Он неловко переминается с ноги на ногу, дожидаясь, пока она приготовит ему кофе, и сжимает в руках бархатный футляр.
— Вот, держи, — говорит она, протягивая ему чашку.
— Тебе следует принять Аспирин, — предлагает Клаус.
— Да ты что! По-твоему, до этого еще никто не додумался, гений? — отрывается от кассы Энзо.
— Лорензо сегодня ужасно похож на меня. Мне это не нравится.
Кэролайн качает головой, потом с сожалением морщит нос.
— Просто не обращай на него внимания, — пауза, и она смотрит на него, ожидая, что он скажет что-нибудь, но потом снова кротко улыбается, когда собеседник продолжает неловко молчать. — Ну, тогда всего хорошего.
— Хм, прежде чем я уйду, — выпаливает он, кладя коробочку на стойку.
Кэролайн смотрит на нее, потом на него, приоткрыв от удивления рот.
— Это что?
— Просто так. На твой день рождения, я имею в виду. Прости, что не знал.
— Клаус, ты не должен был этого делать.
— Я хотел.
Улыбка, которая украшает ее лицо, определённо стоила той бессонной ночи, которую он потратил на рисование её портрета.
— Спасибо, — говорит она.
Какое-то мгновение они не двигаются, а потом Клаус понимает, что не хочет быть здесь, когда она увидит подарок. Нравится ей это или нет, он предпочел бы узнать в другой раз. Вряд ли Клаус сможет перенести её реакцию.
— Надеюсь, тебе понравится, — говорит он, уже разворачиваясь и устремляясь к двери.
— Клаус, — зовет она.
— Приятного тебе дня, Кэролайн. И запихни еще один Аспирин в глотку этому тупице.
С этими словами он ушел.
***
Клаус прижимает пальцы к векам, пытаясь прогнать головную боль, которая, как он чувствует, назревает в глубине черепа.
Кто-то откашливается у двери, и он вздыхает, даже не глядя.
— Отвали.
— Извини, я не… Я просто пойду.
Клаус вздрагивает при звуке голоса Кэролайн, его голова раскалывается, как гром, и он уже мысленно проклинает себя. В последнее время ему кажется, что он ничего не может с ней поделать.
— Кэролайн, — она останавливается и оборачивается к нему с неловкой улыбкой на лице. — Прости меня, — говорит он. — Я думал, это кто-то другой.
— Я могу вернуться в другой раз. Или, знаешь… Увидимся завтра.
— Нет, — он отодвигается от стола и встает. После нескольких часов, проведенных в одном и том же положении, у него затекли ноги. — Пожалуйста, проходи.
Кэролайн колеблется, немного шаркая у двери, прежде чем, наконец, робко шагнуть внутрь. Она принесла с собой бумажный пакет и кофейную чашку.
— Это совершенно неуместно, да? Я ждала внизу, наверное, охранник решил, что я слишком нервничаю, потому что даже не знаю, где ты работаешь.
— Извини за это. В прошлом у нас случались инциденты с посетителями.
— Что за инциденты?
— Ужасные разводы, отвратительные ссоры из-за опекунства, люди, у которых составляют завещания, и все такое.