— Звучит забавно.
— В семейном праве никогда не бывает скучно.
Она хихикает, качая головой.
— Во всяком случае, твой брат впустил меня.
— Мой брат?
— Кол.
Клаус выгибает брови. Его младший брат никогда ничего не делает просто так; он, вероятно, использует это потом, чтобы высмеять Клауса, но… На этот раз оно того стоит.
— Извини, это очень странно, да? Я имею в виду, что это твое рабочее место… Боже, что я делаю? Я просто…
— Кэролайн, — останавливает он ее, указывая на диван в другом конце комнаты. — Я все время устраивал лагерь на твоем рабочем месте.
— У меня кафе, Клаус. От тебя этого и ждут.
— Не в этом дело. Поверь мне, твой визит — самое приятное событие за весь день. За всю неделю, если честно. Присаживайся.
— Хорошо, — уступает она, опускаясь на диван.
Она кажется странно нервной, даже напуганной. Прямая поза, пальцы слегка постукивают по коленям. Он не винит ее; у «Майклсон и сыновья» действительно ужасная атмосфера, а Кэролайн похожа на маленькое светлое пятнышко в этом море теней.
— Хороший кабинет, — говорит она, оглядываясь.
— Не обманывайся, любимая, — говорит он с кривой усмешкой, садясь на стул напротив нее. — Это скотобойня, в шкуре мечты, — просто говорит он, не желая тратить хорошее время в ее компании, обсуждая свои любовные/ненавистные связи с корпоративным правом. — Прошу прощения за свою грубость. Я подумал, что это Кол или один из моих бесполезных помощников. Я не привык к тому, что сюда иногда заходят обычные люди.
— А кто сюда обычно приходит?
— Адвокаты. Мы больше похожи на зверей.
Кэролайн смеется, явно забавляясь его мрачным юмором. Только она понятия не имеет, насколько это правда.
— Что это у тебя там? — он кивает головой в сторону бумажного пакета в ее руке.
— Торт! — она слегка взмахивает пакетом в воздухе, прежде чем положить его на разделяющий их кофейный столик. — Вчера ты так ничего и не попробовал. А это латте. Соленая карамель, взбитые сливки, абрикосовый сироп — всего одна порция эспрессо, потому что для большего уже слишком поздно.
Губы Клауса кривятся в улыбке.
— Ты в последнее время много общалась с Элайджей? Говоришь в точности как он.
— Элайджа очень мудрый человек.
— Никогда не говори ему об этом, если не хочешь, чтобы его эго стало больше Нового Орлеана.
Клаус первым берет кофе и делает большой глоток. Это не его четвертная порция «Клауса», но так же хорошо, как и все, что придумает Кэролайн.
Даже легкого толчка кофеина в его венах достаточно, чтобы он расслабился, а напряженные мышцы внезапно размякли. Это заставляет его задуматься, есть ли магия в кофе вообще, или только особые рецепты Кэролайн делают с ним такое.
— Не то чтобы я жалуюсь, спасибо, кстати. Но… Почему ты здесь?
Ее улыбка дрогнула, когда она сунула руку в сумочку и вытащила маленький бархатный футляр, который он подарил ей сегодня утром, положив его на стол.
— Это ты нарисовал? — спрашивает она.
Он перевел взгляд с коробочки на нее.
— Да.
— Прямо своими собственными руками?
— Ну, мой стиль требует, чтобы я скорее использовал ноги, — она хмурится, Клаус хихикает. — Да, своими руками. Точнее, правой рукой. Ерунда.
— Ерунда?! — с легким негодованием восклицает Кэролайн. — Клаус, это… Я не могу… Я имею в виду, не знаю… Ты действительно так меня видишь?
— Это вопрос с подвохом?
— Я не это имела в виду, — Кэролайн вздыхает, ее лицо искажается от разочарования, пока она ищет нужные слова. — Просто не знаю… То есть я смотрю на этот рисунок, и я… Красивая. Выгляжу, как… Муза или что-то в этом роде. Излучаю…
— Свет, — предлагает он.
Кэролайн застенчиво улыбается.
— Не думаю, что когда-либо видела себя такой.
— Ты не считаешь себя красивой?
— Нет, не знаю. Только не так. Наверное, по-другому.
— Кэролайн, — торжественно произносит Клаус. Он наклоняется вперед, ставит чашку и смотрит ей прямо в глаза. — Этот рисунок не передаёт тебя полностью. Он не захватывает твою сущность. Это слишком скромное изображение и, боюсь, я недостаточно талантлив, чтобы передать всё твоё очарование. Ты сильная, излучаешь энергию и жизнь. И ты… Самая красивая девушка, которую я когда-либо встречал.
Взгляд, который бросает на него Кэролайн, заставляет Клауса почувствовать что-то потустороннее, ее глаза горят эмоцией, которую он не может назвать, не осмелится.
Линия ее губ становится напряженной, как будто она пытается что-то сдержать. Внезапно ее глаза сияют ярче в слабом свете, и он понимает…
— Это ты… Почему ты плачешь? — спрашивает он, смущенный и почти раздраженный.
— Нет, — говорит она, вытирая слезы и убирая футляр в сумку.
— Кэролайн…
— Я веду себя глупо.
— Почему ты плачешь? — спрашивает он снова, более настойчиво.
— Потому что я счастлива.
Она натягивает на лицо широкую улыбку, которая совсем не вяжется с болью в её глазах. Клаус чувствует укол вины, хотя и не может сказать, что сделал не так.
— Ты не выглядишь счастливой, дорогая.
— Я просто боюсь. Мне очень понравился подарок и я пришла сюда, чтобы поблагодарить тебя.
— Не надо меня благодарить.
— Конечно, знаю. А теперь мне пора.
Кэролайн вскакивает, поправляя сумку на плече. Клаус вскакивает вместе с ней, пытаясь что-то сказать.
— Пожалуйста, не надо.
— Ты занят, я должна оставить тебя с твоей работой.
— Кэролайн.
— Клаус.
Она бросает на него взгляд, в котором слышится тихая мольба остановиться. Он подчиняется, его плечи опускаются в поражении. Можно с уверенностью сказать, что всё произошло не так, как он ожидал. Клаус был готов к тому, что ей может просто не понравиться подарок, но что он заставит ее плакать?
Кэролайн обходит кофейный столик и одним быстрым движением заключает его в объятия. Почти мгновенно руки Клауса крепко обхватывают ее за талию. Он зарывается лицом в ее волосы, вдыхая ее запах. От нее слабо пахнет молотыми кофейными зернами и чем-то более легким, сладким. Ваниль или абрикосы или летние дни под солнцем, когда он терялся в саду виллы, будучи ребенком.
Его сердце колотится в грудной клетке, бум, бум, бум. И на мгновение Клаус беспокоится, что она может это почувствовать, может заметить, как он взволнован, просто находясь так близко к ней, просто чувствуя, как ее тело прижимается к его. На одно блестящее, совершенное мгновение мир перестает двигаться, часы перестают тикать, и все стихает. Они окутаны этим чувством покоя, завершенности, и впервые за многие года Клаус чувствует себя здоровым. Сбалансированным. Будто он уходит от бездны, а не бросается в нее головой вперед. Клаус почти боится думать об этом, позволять себе просто чувствовать; это слишком похоже на искушение судьбы.
Ему приходится с трудом сдерживаться, чтобы не закричать, когда она отстраняется.
— Спасибо за рисунок, — тихо говорит она. — Это самая удивительная вещь, которую мне когда-либо дарили.
Клаус поднимает руку к ее лицу, обхватывает ладонью щеку, кончики его пальцев слегка касаются ее бархатной кожи. У Кэролайн перехватывает дыхание, напряжение сковывает мышцы, но она расслабляется в его прикосновении, как будто не может избежать этого.
Его взгляд падает на изгиб ее губ, желание взрывается внутри него, как фейерверк. Воздух мерцает вокруг них, как пар, и Клаус вдруг осознает глубину своего желания, насколько сильны плохо скрываемые чувства, которые он питает к этой женщине уже несколько месяцев. И все же… Пространство между ними кажется странно нежным.
Клаус наклоняется, чтобы поцеловать ее, наконец, попытаться избавиться от ноющего чувства на губах, но Кэролайн вырывается из его объятий, как будто ее обожгли.
— Спокойной ночи, Клаус, — говорит она, выбегая за дверь.