Джаггернаут не спешил отвечать. Он вынул свой меч, приценился к тонким липким нитям между суками гнилой коряги перед собой и осторожно протянул к ним самый кончик лезвия, касаясь совсем едва. Рубик тут же вскинул голову – какая-то совершенно неожиданная, иррациональная тревожность схватила его в свои ледяные когти, хотя ровным счетом ничего не изменилось ни в пестром пейзаже перед ним, ни в мертвой музыке этой части леса. Но та же тревожность, очевидно, посетила и Юрнеро, опустившего меч.
- Нет, - отошел он от коряги. – Ничего резать не будем. Обойдем.
- А не потеряемся? – покосилась на самурая Ланайя.
- Лучше потеряться, чем угодить в эту гадость. Я не хочу закончить как тот бедолага у ивы, а ты? – вернул клинок в ножны Юрнеро и бодро пошел по границе паутинного кладбища.
Храмовница вздохнула и пошла за ним. Рубик, зачарованный колыхающимися на ветру нитями паутины, последовал не сразу. К тому же, что-то пошевелилось в темной прогалине под корягой, и это абсолютно точно был не потревоженный шальным ветерком палый лист.
Неизвестно, сколько времени они потеряли на обход этой огромной паутины. На полуденный привал останавливаться не стали – не хотелось оставлять бдительность в такой обстановке. Юрнеро делал засечки на деревьях, чтоб не сбиться с пути, и быстро двигался вперед. Ланайя и Рубик не отставали. Всем хотелось оказаться подальше от этих страшных угодий. Но время шло, солнце стремительно клонилось к закату, а границы паучьих владений и не думали заканчиваться. Небо зловеще налилось алым, золото солнечного света практически пропало в потемневшем лесу, и ночь уже мешала свои темные краски в палитре суток.
- Это никуда не приведет, - наконец остановился Юрнеро, оглядываясь и косясь на лохматые паутинные заросли. – За сегодня нам это не оббежать.
- А если и не оббежать? – осторожно предположил Рубик.
- Что ты имеешь в виду?
- Просто паутина… ты просто посмотри, она же свежая.
Самурай присел у рыхлого, гнилого пня, рассматривая очередной седой шматок паучьих пут. И выпрямился.
- Ты прав.
- И как быть? – спросил Рубик.
Ответа он не получил – позади него блеснули огромные не то клинки, не то когти и с огромной силой ударили в спину. Великий Маг даже закричать не успел; со стороны паутины в него плюнули осклизло-белой массой, прибивая покалеченной спиной и затылком к дереву. Голова тут же загудела, словно огромный колокол, спина вспыхнула болью, но колдун заорал в голос:
- БЕГИТЕ!
Но кто ж его послушает. Ланайя метнулась к огромному жукообразному существу, чьи хелицеры и передние конечности отливали сталью в рассеянном закатном свете, Юрнеро же рванул сквозь паутину к несущемуся на него гигантскому пауку. Весь лес задрожал, зашипел, затрещал, и под ногами разверзся черный, отвратительно чавкающий, ЖИВОЙ ад: это были тысячи, десятки тысяч пауков, каждый минимум с кулак размером. А были и больше, с собаку. Ужас кипящей волной затопил тело, и Рубик завырывался, затрепыхался в вязкой, липкой паутине, надеясь, что она не твердеет, как крахмальный клей.
Ланайя резво уворачивалась от зазубренных лап «жука» и прошивала орды несущихся на нее пауков слепящими глаза лучами пси-клинков. Те мерзко визжали, разрубленные на части, и падали, разбрызгивая вонючую зеленоватую жижу из своих тел. Юрнеро огненно-стальным вихрем рассекал паутину рычащей от ярости паучихи и теснил ее, вынуждая отступать вместе с потомством. Огромная тварь плевалась паутиной и струями яда, но либо она промахивалась, либо комки и яд разбивались о клинковый ураган, а подставить себя под удар она не могла.
Рубик наконец смог выпутать из паутины руку с посохом и послал по ковру из пауков шваркнувшую по глазам зеленую молнию. Та металась от паука к пауку, сжигая их в дымящиеся куски слизи, к вони паучьей лимфы и паутины добавилась острая вонь сожженных панцирей. Маг поднял посох снова, поднимая оторопело шипящего «жука» над Ланайей, и та замахнулась было, чтобы прикончить его, но вдруг закричала – дико, страшно, оседая на землю.
Маг, прилепленный к дереву, не мог ничего видеть, но он точно узнал едкий, сладковатый запах яда, выстрел которым обжег руку Ланайи. Уже кружилась голова от усталости, от недостатка маны, от страха, от какофонии запахов, и колдун молил небо, чтобы он ошибался. Но нет. По трупикам пауков скользнуло мощное червеобразное тело, покрытое темными пластинами. Тело венчал крупный раздутый капюшон с двумя отростками-соплами, сочащимися зеленой жижей, а в нем сидела змеиная морда с острыми клыками и безумными красными глазами. Что наиболее было отвратительно в этом существе, так это то, что оно было совершенно разумно. И совершенно безумно.
Сил на восприятие окружающего не хватало, и сознание Рубика приняло единственно верное для себя решение: снизойти во тьму.
========== 7. Слабость ==========
Голова болела, точно по ней от души ахнули молотом, перед глазами расползалась серая муть, а уши будто заткнули ватой. Рубик с трудом сглотнул, попытался пошевелиться и тут же оставил попытки. Во-первых, тело взвыло от боли так, что не хотелось шевелиться больше вообще никак. Во-вторых, он понял, что висит вниз головой. Откуда висит и почему висит – оставалось пока загадкой, но от неосторожного движения и без того еще не закрывшиеся две длинные раны на спине нестерпимо заныли, и маг ощутил, как с кончиков пальцев, не достающих до земли, капает его собственная кровь.
Постепенно к зрению вернулась мало-мальская четкость, и колдун повертел головой по сторонам. Теплая, сырая, как будто вылизанная пещера с округлыми стенами и проходами, а мрак разгоняют выступающие из стен гроздья желтых, как масло, кристаллов – и маленькие, и большие. Ноги по щиколотки влеплены в большой, вязкий ком уже затвердевшей паутины. И…
Рубик невольно сглотнул. Ровно под ним находилось просто море, неисчислимое количество черных, с зелеными прожилками слизи паучьих яиц, любовно укутанных для большего тепла паутинной шалью. Яйца отвратительно хлюпали, раздуваясь изнутри и возвращаясь в свои формы, словно дышали.
- Блеск, - сквозь зубы выдохнул Великий Маг, снова повисая в прежней позе.
Глазами же он обшаривал закоулки паучьих яслей, надеясь найти хоть что-то, способное ему помочь. Наконец, чародей уловил слабый зеленый блеск у одной из гроздей кристаллов – то отзывался на мысленный зов хозяина его посох. Сломанный напополам, словно сухая палка, посох сиротливо валялся на бесформенной куче, в которой маг узнал свой плащ.
Так. Соберись.
Рубик вдохнул, выдохнул и, старательно игнорируя боль, протянул руку в сторону сломанного посоха в надежде, что у него восстановилось хоть немного маны. Как оказалось, восстановилось, и держащийся на жалкой щепке посох послушно полетел в руки мага. Тот крепко схватил его в обе руки и снова расслабленно повис, размышляя, как поступить.
Неисправные магические посохи могут наделать много, очень много проблем. Еще в Академии Рубик видал беднягу, который скрыл от преподавателей повреждение своего посоха и в итоге разнес огненным взрывом половину Восточного крыла. От паренька горстки пепла не нашли, чтоб матери похоронить осталось что. Посох в руках грустно мерцал зелеными сполохами. Великий Маг прекрасно знал, что, рвани его посох, последствия будут ничуть не лучше.
Но он должен постараться. Он должен выжить.
Собрав в кулак всю свою решимость, Рубик направил навершие искалеченного посоха себе в ноги, залепленные паутиной, и стиснул зубы. Громкий треск, вспышка, одна зеленая молния вспорола серовато-желтую массу, как бумагу, за ней последовала вторая. В воздухе запахло паленой гадостью, а маг усиленно стал рвать ноги из липкого плена, не слушая протесты изувеченного тела. Оглушительный чавкающий звук – и маг полетел вниз.
Он постарался удержать себя телекинезом, но маны не хватило. Рубик рухнул на горку яиц, и те с влажным хлюпаньем лопнули, разбрызгивая жутко воняющую слизь. Это немного, да амортизировало падение, и маг совсем немного провалялся в теплой, мягкой жиже, прежде чем все же подняться на ноги, дрожащие, как у новорожденного олененка. Посох не развалился на куски и не взорвался, но уже почти не светился, однако Рубик был благодарен ему и за такую услугу. Сорвав шматок паутины со своих ног, он кое-как слепил половины вместе и, отряхнувшись от ошметков яиц, притянул к себе и свой уже основательно подранный плащ. В нем хоть было спокойней. А после побрел, осторожно ступая босыми – сандалии остались влеплены в потолок пещеры – ногами, искать выход.