– Что же это происходит, Эрик? – вопрошал отец Ксавьер, обеспокоенно глядя на отца Леншерра.
– Чертовщина какая-то, – серьезно хмурил брови отец Леншерр и не менее обеспокоенно взирал на отца Ксавьера.
Жизнь Эрика тоже омрачало одно обстоятельство, но оно никоим образом не касалось погрязших в своих грехах жителей. Леншерр никак не мог понять, почему от Чарльза с каждым днем все сильнее и сильнее пахнет ладаном. Сначала мужчина думал, что ему действительно показалось, но если изначально запах был едва уловим – лишь чуть заметное присутствие с отголосками фрезии, то теперь запах был абсолютно точно узнаваем. Он постоянно преследовал Ксавьера: в церкви, когда тот был в своем облачении священника, на улице, в магазинах, в саду и в доме, когда Чарльз надевал другую одежду или оставался обнаженным. В одну из ночей, когда Ксавьер безмятежно спал, раскинувшись на постели, Эрик обнюхал его и понял, что запах идет не от одежды и даже не от волос, он шел от самой кожи, будто изнутри. Леншерр ничего не понимал и не знал, что с этим делать, тем более что запах с каждым днем становился все отчетливее и сильнее. Но его не ощущал никто кроме Эрика. Поэтому ему не оставалось ничего другого, кроме как ждать и глаз не спускать со своего бесценного Чарльза.
Ксавьер не понял, как он оказался лежащим на плаще Эрика, который мужчина заботливо бросил ему под спину, прежде чем впечатать в каменный пол церкви, навалившись сверху всем телом. Серьезно, кажется, что он несколько минут назад сидел на одном из средних рядов, заканчивал молиться, а Леншерр гасил последние свечи, отчего ночные тени медленно опускались на храм. И вот уже обнаженный Чарльз скулит, дрожит от страха, что их кто-то увидит (кто-то, не считая Бога, разумеется), одной рукой судорожно сминает темную ткань плаща, а другой пытается ухватиться за скользкое от пота плечо Леншерра, и притянуть его еще ближе, хотя ближе уже, кажется, невозможно. Эрик, опираясь на руки, размашисто вбивается в покрасневшую, припухшую дырку. Внизу у Ксавьера все хлюпает от слюны – Эрик вылизывал его, пока Чарльз не кончил первый раз, и от лампадного масла, которое попалось под руку, когда Леншерр наспех подготавливал еще не отошедшего от оргазма Ксавьера. Животный ужас касается затылка Чарльза, пробирается внутрь, а сам священник поверить не может, что послушно раскинулся под Эриком, закинув одну ногу на сильное, мускулистое плечо, а вторую на талию, подгоняя Леншерра, который и так засаживает по самые яйца, тяжело дыша. Когда Чарльза волной накрывает второй оргазм, он глохнет и слепнет, выгибается так, что вот-вот сломает позвоночник, и ничего не замечает вокруг. Эрик, спуская в растраханную, сокращающуюся дырку, тоже не видит ничего, кроме раскрасневшегося, удовлетворенного и невероятно красивого Ксавьера.
От одной из колонн отделяется тень, бесшумно выскальзывает через двери и исчезает в ночи.
На следующее утро, после того, как во время десятичасовой службы Чарльз заканчивает читать отрывок из Евангелие, за алтарь поднимается каноник Авдий и начинает проповедь. Обычно все его проповеди сводятся к тому, что необходимо вести праведный образ жизни и тогда всем воздастся, но сегодня он отступает от привычных правил. Он выглядит неважно: кирпичного цвета лицо становится багровым, а жилка, бьющаяся на лысой голове, кажется вот-вот разорвется от напряжения. Леншерру с первого ряда отлично видно, как зло раздуваются ноздри каноника. Он вдруг становится похож на разъяренного быка, и его коренастая, сбитая фигура только добавляет сходства. Громоподобный бас отскакивает от стен и усиливается в несколько раз благодаря сводчатому строению церкви. Леншерру кажется, что это Иерихонские трубы обещают вечные страдания в Геенне огненной тем, кто посмел пойти против слова Божьего, против законов Его, предаться грязной, скотской любви. Каноник не жалеет проклятий и с нескрываемым наслаждением смакует, что будет с теми, кто посмел ослушаться Господа. Он говорит обобщенно, не называя имен, но Эрик видит, как летят во все стороны слюни, когда он извергает очередную порцию проклятий, и с какой ненавистью он смотрит поочередно то на Леншерра, то на Чарльза. Эрик устало потирает переносицу и думает, что ему надо как-то решить эту проблему, и желательно так, чтобы это решение не расстроило Чарльза. Он переводит взгляд на молодого священника, который стоит справа от алтаря, и его переполняет ярость, когда он видит, как бледен и напуган Чарльз, с каким нескрываемым страхом смотрит на Леншерра.
Нет, решение, принятое Эриком, совершенно точно не понравится Чарльзу.
А на следующее утро восьмичасовая служба оказывается отменена. По городку невероятно быстро разлетается весть о том, что каноник Авдий найден мертвым прямо в церкви у алтаря, за которым еще вчера он читал свою, как оказалось, последнюю проповедь. Прибывшие полицейские, покрутившись минут десять на месте, где было найдено тело, абсолютно уверенно сообщают скорбному Эрику и убитому горем Чарльзу – несчастный случай, что тут непонятного. Скользкие каменные ступени, вечером в церкви было темно, а каноник – человек уже не молодой, к слову, – видимо пошел проверить все ли свечи потушены или еще чего, откуда полицейским знать, что священнослужитель мог делать в церкви в столь позднее время? Вот вам и падение, удар затылком сначала об угол алтаря, а потом и о каменные ступени. В общем, слугам закона все и так понятно, поэтому они произносят сухие, официальные слова соболезнования и торопливо отбывают. Чарльз, у которого голова идет кругом от случившегося, начинает подготовку к похоронам, боясь признаться даже себе, что теперь у него вновь появилась надежда, что их с Эриком тайна так и останется тайной. Что касается отца Леншерра, то он в траурном настроении принимает слова сочувствия и поддержки, но не забывает и о том, что, несмотря на произошедшую трагедию, люди по-прежнему нуждаются в их помощи и помощи Бога.
Вскоре жизнь входит в привычный ритм. Они ждут назначение нового каноника и продолжают честно нести свою службу. Забот хватает, но и Чарльз, и Эрик знают, что пока они есть друг у друга, им ничего не страшно. Леншерр научился не обращать внимания на запах ладана, ставший неотделимым от Чарльза. Он все так же не знал, что это и почему запах только усиливается, но что ему оставалось? Только ждать.
Ксавьер вообще не видел никаких причин для печалей, тем более что за последнее время Хоуп и Эрик вроде бы наконец-то сдружились. Девочка даже иногда предпочитала посетить мессу отца Леншерра, а не его – Чарльза.
Вот только или по подлости судьбы-злодейки, или все же по недовольству высших сил, которым, видимо, нестерпимо было наблюдать за счастливыми мужчинами, приходит новая беда – серьезно заболевает Хоуп. Сначала доктора в один голос твердят, что ничего опасного – обычная простуда. Чарльз каждый день навещает девочку, вплоть до того момента, пока состояние вдруг резко не ухудшается и к ней не пускают никого, кроме матери. Организм ребенка оказывается довольно слабеньким, может по этой причине пустяковая на первый взгляд болезнь дает серьезные осложнения. Девочка страдает от сильнейших болей в легких, кашляет кровью, ее мать слезно умоляет докторов что-нибудь сделать, но те разводят руками.
– Давай помолимся за нее? – просит Чарльз Эрика, как будто и не молится вовсе за здоровье ребенка каждый день.
– Ты иди, – Леншерр тепло улыбается, целует священника в лоб и коротко массирует затылок, чтобы хоть немного снять напряжение с мужчины, едва стоящего на ногах от усталости, – я закончу тут некоторые дела и присоединюсь.