Чарльз благодарно улыбается, с любовью глядя на Леншерра, и уходит. А Эрик потирает воспаленные глаза и задерживает дыхание, чтобы хоть на минуту отдохнуть от тяжелого запаха, ставшего почти привычным. И Эрик Леншерр точно знает, что для Хоуп будет лучше, если он не станет вмешиваться и обращаться к Богу.
Как только наступает улучшение, Чарльз торопится навестить девочку, но Эрик слишком боится за него, за его здоровье, поэтому всеми правдами и неправдами уговаривает Ксавьера повременить с визитами и вызывается сам наведаться к Райтам и провести причастие. Чарльз сначала упрямится и никак не хочет соглашаться, но потом все же уступает, но берет с Леншерра слово, что тот передаст Хоуп привет и пожелание скорейшего выздоровления. Для Эрика это такая малость, что он соглашается не раздумывая.
Эрик приходит в дом Райтов утром. Успокаивает пребывающую в постоянной тревоге мать, насколько это возможно, и поднимается на второй этаж, где располагается детская. Входит, тихо прикрыв за собой дверь, стоит несколько секунд, прислушиваясь к чему-то, и, наконец, оборачивается. Хоуп лежит в постели, сложив худенькие ручки поверх объемного одеяла, которое накрывает ее словно белое пушистое облако.
– Доброе утро, Хоуп, – Эрик тихо проходит в комнату и садится на деревянный стул, приставленный к кровати.
Девочка отворачивается от окна. Усталые, потухшие глаза, похожие на бутылочные стекляшки, глубоко ввалились, а под ними залегли темные тени, как безжалостное напоминание о пережитых страданиях. Между бровей и вокруг рта пролегли складки, превратив некогда свежее, юное личико в болезненную маску.
– Здравствуйте, отец, – шепчет девочка, внимательно прищурившись.
Леншерр с ноткой некоторого удовлетворения отмечает, что несмотря на тяжелую болезнь и боль, Хоуп остается верна себе.
– Я пришел для того, чтобы причастить тебя.
– Почему не отец Ксавьер?
– Отец Ксавьер занят и доверил мне провести столь важное таинство, ты против? Кстати он передает тебе привет и пожелание скорейшего выздоровления, и с нетерпением ждет, когда ты придешь на службу.
Девочка какое-то время молчит, пристально разглядывая мужчину, а потом неожиданно улыбается:
– Вы же обманщик.
– Давай лучше будем называть меня лукавым, что скажешь, Хоуп? – Леншерр расплывается в плутовской улыбке. Откидывается на спинку стула, закидывает ногу на ногу, складывает руки в замок и довольно смотрит на собеседницу.
– А какая разница, отец? – насмешливо интересуется она.
– В общем-то, абсолютно никакой, – согласно кивает он, – разве что звучит солиднее, но суть, и правда, одна.
– Вы даже отпевание не позволите провести отцу Ксавьеру, да?
– О чем ты, Хоуп? – мужчина удивленно вскидывает брови и взирает на ребенка. – Вот поправишься, придешь на очередную мессу и вы непременно увидитесь с Чарльзом.
– Опять врете, – она морщится и строго смотрит на него, – я ведь умру, вы знаете.
– Боишься?
– Не очень, – она кидает болезненный взгляд в окно; на улице который день держится на удивление теплая, солнечная погода. – Как думаете, почему так?
– Детям свойственно недооценивать некоторые вещи. К тому же, людям нравится думать, что смерть – нечто далекое, нескорое, что-то, что случается с другими, но никак не с ними. Отец Ксавьер ведь рассказывал тебе, что хорошие дети попадают в Рай, так что…
– Бог такой же жестокий, как и в Библии? – перебивает девочка, пытливо глядя на мужчину.
– Как можно, Хоуп?! – восклицает Эрик, картинно перекрестившись. – Беда-беда.
– Вы абсолютно несерьезный! – следует упрек. – Я пытаюсь узнать, что меня ждет, и действительно ли Он жесток или это так только в представлении людей?
– Сейчас в твоих глазах я стану не только несерьезным, но еще и бестактным, но отец Ксавьер был бы ужасно огорчен, узнай он, что после чтения Библии ты не только не прониклась мудростью Его и снисходительностью к роду человеческому, но еще и считаешь тираном. Такими путями Он и правда разгневается, как думаешь?
– Тогда я попаду в ад. Каноник Авдий говорил, что там такие пытки, что и представить нельзя.
– Удивительное ты дитя, Хоуп, – с уважением и не без восхищения произносит священник. – На моей памяти, не многие взрослые люди, пребывая на смертном одре, были так рассудительны и спокойны.
– А можно ли вообще что-то принимать серьезно, отец, если уж вы оказались одеты в сутану священника? – зеленые глаза насмешливо блестят.
– Может это и случилось от того, что Бог великий шутник? – все же Эрик с симпатией относится к ехидной девчонке.
– И по этой же причине он вас сбросил?
– Увы, но мне придется тебя разочаровать – я ниоткуда не падал, – Леншерр криво усмехается, наблюдая за тем, какая досада отражается на лице ребенка.
– Откуда вы тогда пришли?
– Из Вексфорда, ты же знаешь.
– Все дурачитесь, – снова пеняет она, недовольно покосившись на улыбающегося гостя.
– Прости, – извиняется священник, ни капли не сожалея, – если серьезно, то я просто есть, Хоуп, вот и все.
– Так просто? – разочарованно и будто даже немного устало спрашивает девочка.
– Да. Вот так просто. Есть день и ночь, солнце и луна, религия и ваша вера, и есть я. И еще уйма самых простых, ничем непримечательных, привычных вещей. Зло – всего лишь одна из них.
– Вы меня утомили, отец Леншерр. Как, кстати, ваше имя? – как бы невзначай интересуется она.
– Хоуп Мария Райт, – Эрик весело фыркает, – что я действительно делаю хорошо, так это разочаровываю людей и обманываю их надежды и ожидания, но вот ты-то уж так не поступай.
– Извините, – бурчит девочка, – думала, вдруг получится.
Эрик качает головой, при этом не выглядя недовольным, и поднимается со стула:
– Вышел у нас с тобой какой-то разговор по душам, а не причастие. Ну да ладно, и так неплохо.
– Вы прямо священник от Бога, отец Леншерр, – снова ехидничает Хоуп. На секунду в комнате повисает тишина, а после и девочка, и гость невесело смеются.
– Ты можешь мне не верить и это, наверное, будет правильно, но мне и правда жаль, что я повстречался на твоем пути, Хоуп. Жаль, что так вышло, – Леншерр впервые за все время говорит серьезно. – Если бы я мог что-то сделать, то помог бы тебе.
– Спасибо, отец, – тоже серьезно произносит девочка, – вот только вы – не Бог, а я – не Лазарь.
– Как никогда верно замечено, – кивает Леншерр, – передать что-нибудь отцу Ксавьеру?
– Пусть не расстается с крестом и святой водой, внимательнее относится к тем, кого приглашает пересечь порог своего дома, и не перестает верить. Ах да, и еще кое-что – пусть держится подальше от вас. Но вы вряд ли ему все это скажете, поэтому просто передавайте привет.
– Да, привет обязательно передам, – священник улыбается.
– И кстати, – уже у выхода останавливается он, – святая вода не поможет. Прощай, Хоуп.
Эрик выходит и плотно прикрывает за собой дверь, оставив в комнате девочку, смотрящую в окно.
Вопреки сомнениям Хоуп, отпевание проводит Чарльз. Леншерр стоит в тени колонны, но ему чудится, что даже с такого расстояния он видит слезы, застывшие в глазах священника. Он нервно перебирает четки, растерянно отмечая, что чувствует сожаление и нечто, похожее на грусть. Но впервые за долгое время он действительно не виноват в произошедшем. Смерть Хоуп не на его совести.
Когда они стоят у могилы с простеньким, даже несколько грубоватым крестом, Чарльз не сдерживает слез.
– Она была замечательной, – он трет глаза кулаками, совсем как ребенок, который впервые столкнулся с чем-то несправедливым, но неизбежным.