Алларос вздохнул, его губы тронула печальная улыбка. Он будто бы извинялся передо мной за то, что только что рассказал.
— Послушай, — начал он, и тут же заткнулся. Мне хватило двух шагов, чтобы оказаться рядом и не сдержать себя. Я слышал, как билось его сердце, почувствовал, что у Лавеллана буквально перехватило дыхание от случившегося.
Мы стояли посреди комнаты в этом захолустном трактире, и я обнимал его, вдыхая запах волос, который пьянил не хуже крепкого вина… Алларос испугался. Я почувствовал, как он задрожал.
— Все будет хорошо, — пробормотал я и погладил своего милого демона по голове. — У тебя все обязательно будет хорошо.
Какой же он хрупкий! Инквизитор, о котором сейчас говорил едва ли не весь Тедас, стоял рядом, опустив руки по швам, и дрожал, как осиновый лист на ветру!
Я растерянно гладил эльфа по голове, прижимал к себе и гадал, что за странный порыв заставил меня сделать это? Где-то глубоко внутри затаилось новое чувство. Странное, необъяснимое для меня желание уберечь, позаботься о нем! Я хотел, чтобы Алларос улыбался.
И я хотел быть с ним. Не только в данную минуту.
Я понял, что хотел бы быть с ним всегда.
Редклиф - Скайхолд, Плуитанис, 9:41, Дориан Павус.
Комментарий к I can’t escape this now - Unless you show me how
I can’t escape this now - Unless you show me how
Я не могу сбежать от этого сейчас, если только ты мне не покажешь, как это сделать.
========== Far Too Young To Die ==========
Ежели в Тевинтерском свете мне захотелось бы изъявить о своих намерениях, о которых у нас, как я уже упоминал, нигде не было принято говорить вслух, то для этого существовал целый арсенал всевозможных средств и ухищрений. Я выучил их наизусть, чтобы находить себе развлечения, услаждающие плоть, и, порой, в этих приготовлениях и осторожной обходительности терялся весь шарм и очарование дальнейшего получения удовольствия.
Все растворялось под мишурой из ритуалов, уловок, жестов и тайных записок. Я всегда знал, что будет дальше, и ни разу, даже в самых наивных мечтах, не ждал ничего серьезного от своих отношений.
В Орлее я успел приобщиться к новым способам заводить знакомства. Поначалу, не забывая об университете, но с присущей мне восторженностью, я всецело отдавался поездкам в театр, игрой в различных клубах и вечерам в салонах среди богатства и роскоши.
Здесь мне нравилось, однако, большинство моих любовников оказывались даже ветреней, чем на родине. Отчасти это было вызвано моей принадлежностью к расе «ненавидящих всех и вся магов крови», а отчасти и потому, что во мне видели диковинку, которая, как экзотическое кушанье, слишком хорошо лежала на столе, чтобы не попробовать, но надоедала после первой же порции.
Но все меркло перед впечатлениями от тех дней, когда я впервые оказался в Ферелдене.
Холодные, неприступные и негостеприимные с виду земли, упрямство и железная воля людей, населявших эти края, поразили меня. Здесь говорили, как хотели, и, порой, рубили с плеча. Нравы местных, особенно крестьян Редклифа, размеренную жизнь которых мне довелось наблюдать, разительно отличались от всего, что встречалось мне в поведении людей ранее.
Я не успел должным образом приобщиться к местному свету, хотя и знал о том, как бы мог это сделать. Большую часть времени я проводил с моим учителем и его сыном, а затем, помогал разрешать те бедствия, в кои прямым образом оказался замешан.
За все это время я не уделил должного внимания лишь долийцам. Они представлялись мне загадкой, о которой я мог читать в многочисленных книгах, но никогда не видел воочию.
Вскоре, узнав Лавеллана лучше, я понял, что мои опасения относительно наших различий потеряли всякое основание.
Эльф не был в числе тех, кто явственно радел за традиции и верования своего народа. А в свете недавних событий, произошедших между нами, я понял, с чем же была связана та холодность и отчужденность от собственной культуры, среди которой он вырос.
Алларос, как дитя, каким и я был когда-то, наивно отторгал все, что, по его мнению, могло обидеть его или уже это сделало. Я понимал, отчего болело его сердце, и прекрасно знал, какой тоской мучилась душа, но, тем не менее, для меня это был пройденный этап. Я принял недостатки общества, в котором воспитывался, и вознамерился, вместо отказа от него, напротив, проявить уважение, и своим поведением доказать всем остальным, что горд тем, откуда я родом.
К сожалению, до сей поры, о которой я хотел бы написать, мне не выпадало шанса пообщаться с эльфом наедине. Поэтому я стал все чаще обращаться к дневнику, чтобы рассказать о том, что чувствую.
Не потому ли, что всю мою жизнь мне некуда, а главное некому было выместить то, что томилось на сердце? Возможно, были и другие причины…
Однако теперь я стал замечать за собой необыкновенный душевный подъем.
Было ли это напрямую связано с происходящими в последнее время событиями?
Сейчас я не без удовольствия ответил бы да.
Я стал улыбаться всем Скайхолдским слугам и работникам, одним только этим повергая бедняг в немой шок. Страшный тевинтерец, блуждающий по коридорам замка с блаженной ухмылкой на лице. Признаюсь честно, даже Варрик советовал мне почаще смотреться в зеркало, ибо вид мой вызывал лишь недоумение у большинства спутников.
Я перестал заглядывать на бокал вина к Вивьен, не почитал своим присутствием местных магов, которые только успели ко мне привыкнуть и даже прислушались к парочке советов касательно техники боя; все мое свободное время я теперь хотел посвящать только ему.
В этой безмолвной и невысказанной вслух заботе и складывались наши нынешние отношения.
Хотя я не уверен насчет того, были ли между нами какие-то отношения? Но мне казалось гораздо более приятным представлять происходящее именно в таком свете.
Алларос выглядел мрачным и уставшим: он сильно похудел в те дни, когда мы выступили в Западный предел, о причинах этих перемен я напишу позже.
Пустынная местность не раздражала глаз, я навидался подобного на просторах своей родины. Моему милому эльфу, однако, претило однообразие ландшафта: отсутствие лесов и такой привычной зелени пугало и одновременно с этим угнетало его.
Я старался быть полезным в бою и незаменимым в наших ночных разговорах возле костра. Лишь когда Алларос уходил спать, я забирался к себе в палатку и записывал все то, что так отчаянно рвалось из груди.
Первое время после неловкого признания и нашего откровенного ночного разговора в таверне Редклифа, Алларос старался избегать меня, как только мог. Он отправился в Скайхолд на следующее же утро, сославшись на неожиданные известия от Лелианы и предоставив мне добираться до замка самостоятельно.