Мой дар снова играет со мной злые шутки. Как бы я ни пытался, сознательно я не способен установить связь ни с кем из учеников во Вьетнаме без Церебро. Это нереально. Это безумное расстояние, далеко ЗА гранью моих возможностей, даже несмотря на натянутые между нашими сознаниями нити. Но стоит мне уснуть, как образы сами приходят ко мне, рушатся на меня волной, заполняют меня. Я каждую ночь вижу столько всего… но ни на что не могу повлиять. Я не могу ничем помочь, ни подсказать, ни даже просто утешить или успокоить. Только смотреть.
Мне быстро приходится отбросить мысль, что это может быть не следствием ментальной связи, не реальными картинами с другого конца света, а просто причудливой игрой подсознания, вызванной моей тревогой. Ни один сон никогда не был столь ярок и столь навязчив. Даже выпрошенное у Хэнка снотворное «помогает» лишь тем, что теперь я не могу проснуться среди ночи, вынужденный смотреть на это всё до утра. Не знаю, что хуже: выматывающая бессонница или не менее выматывающие сны. Бывают дни, когда я с трудом удерживаю связь с реальностью, едва отдавая себе отчёт о происходящем вокруг.
Только однажды в череду этих снов вклинивается другой. В нём тоже много слишком яркого света, но вместо жёлтого там царит белый. Идеальная, нерушимая, почти стерильная белизна, в которой не разобрать образов и почти нет звуков, но зато есть что-то другое… Сосредоточенность… спокойствие… словно многометровая корка льда. И только где-то глубоко под ней… столько всего…буря эмоций, дремлющая до поры сила, опасный блеск стали, запертой за этой полупрозрачной ледяной стеной... Но я не хочу туда. Лёд такой холодный и манящий. Я ложусь на него всем телом, позволяя холоду проникать в каждую клеточку, прислоняюсь горячим лбом… И вся моя боль, вся усталость, весь страх и отчаяние утекают, растворяясь в бесконечности льда. Оставляя голову пустой и чистой. Такой лёгкой.
Я пытаюсь сохранить это ощущение, проснувшись — уже много дней я не чувствовал себя так хорошо…
Но на следующую ночь мне снова снится песок.
Но я учусь жить и с этим. Приближается лето, и множество забот сваливается на нас в связи с концом учебного года. К тому же некоторые из учеников должны уехать домой на лето, и мне надо ещё о многом с ними поговорить и ко многому подготовить. Нескольких из них мне отпускать ещё очень страшно, всё кажется, что они не готовы вновь встретиться один на один с внешним миром. И я целые дни напролёт посвящаю работе с ними, оставив остальные группы на Хэнка и мисс Стэнсон. Вынужденный раз за разом прибегать к использованию своего дара в надежде ускорить дело, я к концу дня выматываюсь совершенно и не способен заниматься ещё и Церебро. Впрочем, я успокаиваю себя тем, что было бы странно искать учеников за полтора месяца до конца учебного года.
В один из выходных дней, когда нет общих уроков, меня ловит Хэнк. Я только после одного занятия и через полчаса меня ждёт другое, но он настаивает на серьёзном разговоре и просит спуститься с ним в лабораторию. Мне непросто туда попадать, но я смиряюсь с тем, что раз он так настойчив, значит, это важно. Читать мысли, чтобы удовлетворить любопытство, у меня просто нет сил.
Хэнк помогает мне спуститься в его святая святых — просторную, идеально чистую комнату, заставленную жутковатого вида аппаратурой и рядами реагентов. Когда он просил что-то для своих исследований, я соглашался не раздумывая, доверяя ему в этом. Впрочем, многое он собирал и создавал сам, в результате чего лаборатория имела совершенно фантастический и весьма впечатляющий вид. Но сегодня он ведёт меня не к приборам: в центре внимания оказывается ровный ряд ампул, наполненных золотистого цвета жидкостью, и шприц для инъекций.
— Не знал, что ты ещё работаешь над своей сывороткой, — говорю я, позволяя себе секунду полюбоваться необычным оттенком. — Разве тебя что-то в ней не устраивало? Ты даже довёл её до того, чтобы балансировать точно на грани двух состояний, оставляя и нечеловеческую силу, и вполне человеческий вид.
— Это был всего лишь вопрос точной дозировки, — смущается Хэнк. — Но я работал теперь не над своим лекарством. Это для вас.
— Для меня? Что ты имеешь в виду?
— Я думаю… Конечно, ещё нужно будет проверить и, возможно, что-то поменять, но уже только мелочи… — Хэнк выдыхает и выпаливает разом: — Я думаю, что это способно будет поставить вас на ноги.
Я замираю, сжимая ручки кресла так, что начинаю чувствовать, как кровь стучит в пальцах. «Поставить на ноги»? Это означает... снова встать с кресла. Чувствовать землю под ногами. Не бояться склонов и лестниц, не зависеть ни от кого в простой прогулке по городу. Иметь возможность пойти с учениками по маршруту, выйти на пробежку, повести за собой в бой, когда придёт время.
Борясь с внезапной сухостью в горле, я спрашиваю, кожей чувствуя подвох:
— И в чём риск?
— Никакого риска, — Хэнк отводит глаза. — Я проверил всё тысячу раз, опасаясь спешить. Скорее всего, придётся только выверить дозировку, но не состав. Дело скорее… в побочном эффекте.
— Каком? — я облизываю губы, понимая, что если бы это не было что-то серьёзное, он бы так не сомневался. Но я готов на многое…
— Оно сделано на той же основе, что и моё лекарство… оно будет подавлять способности.
Я снова замираю, прокручивая это у себя в голове.
— Подавлять… насколько?
— Боюсь, что в должной дозировке… вероятно, полностью.
Я чувствую, как дрожат руки на подлокотниках кресла. Остаться без… своего дара? Поменять его на полноценную здоровую жизнь? Возможность чувствовать всех вокруг на… Когда-то я бы многое отдал просто за саму возможность заглушить голоса в своей голове. Но сейчас…
— Хэнк, меня во дворе ждёт девочка, которая способна заставить вещи самовозгораться, когда сильно испугана, — он хочет что-то сказать, но я не даю, — которая многому научилась, но всё ещё не способна справляться со своим даром в некоторых ситуациях. Которую год назад какой-то маньяк попытался затащить в переулок и там изнасиловать, но сгорел, корчась в пламени, и она помнит каждую секунду этого. И даже если бы я заставил забыть, это не спасёт её ни от ночных кошмаров, ни от страха перед самой собой, просто она перестанет понимать, откуда это идёт. И если я сейчас выйду к ней на своих ногах, но без своего дара — чем я смогу помочь ей? — я закусываю губу до солёного привкуса, чтобы не дать голосу задрожать. — Кто я вообще без своего дара?
Хэнк молча опускает голову. Он догадывался о таком ответе.
— Я… очень благодарен тебе за попытку. Честно. Но я не могу. Мой дар и моя школа — это всё, что у меня есть. Они в тысячу раз ценнее возможности ходить.
— Это несправедливо, что вам вообще приходится выбирать! — срывается вдруг Хэнк. — Если бы не он, если бы не та пуля…
— Это не он стрелял, Хэнк, ты сам мне всё рассказывал, — голос становится чужим и непослушным. — Да и неважно уже это. Если бы не та пуля, говоришь… если бы не она, то были бы тысячи жертв. Была бы война. И если это цена, которую я должен был заплатить…
— Почему вы?!! — обрывает меня Хэнк, ударяя кулаком по столу так, что ампулы звякают, а одна из них падает и катится к краю. Ни я, ни он не ловим её, и она со звоном разбивается о каменный пол. Плод трудов настоящего гения, результат его многодневной работы. Только для меня.
— Не знаю, Хэнк. Может, потому, что ничто другое уже не могло его остановить. Но я просто не имею права об этом жалеть, — мне не нужно скрывать перед ним слёзы, он и так видел слишком много, чтобы прятать такую малость. Но мне пора возвращаться обратно, меня действительно уже ждут. Поэтому я вытираю глаза и уже почти спокойным голосом прошу: — Помоги мне, пожалуйста, подняться наверх.
====== Часть 5 ======
Обычно сны никогда не обрывались сами. Только что-то извне могло нарушить их, разбудив меня и выдернув оттуда. Если же нет… я оставался там до утра, даже когда начал понимать, что происходит, и пытался сопротивляться.