— Идем уже. Чего стоишь? — сказал, меня под руку беря. — Теперь она его надолго займет.
Что мне на то говорить нужно было, не знаю. Потому и шла молча.
Вместе с решением своим, княжич Сельф всем велел наказ его донести, что колдовка Кристиана, теперь под его защитой и если кто меня тронет, тем ему обиду учинит и отвечать перед ним же и будет.
Потому на следующий день мне по улице разрешили погулять, да воздухом подышать. После душных шатров, когда и небо видела только когда из одного в другой, как скотину домашнюю гоняли, даже стан военный милым был. Потому и стояла, вдыхая полной грудью запах и костров, и перегара, и конского навоза. Люб был даже ветер зимний злой, да снег густой, как стена. И даже на косивших на меня настороженно воев, готовящихся с места сняться, не глядела. Что мне было до их хмурых поглядов? Не убудет. И не было дела до, сопевшего рядом, Альвара. Да только рассеянно трепала по голове волка его, что Бураном звался. Он и правда, как буран был. Особенно то ясно становилось, когда рык его с горла звериного вырывался. Да только не боялась его больше. Сама не знаю, когда и как бояться перестала.
— Ты, дочка так бы не стояла на ветру. Продует еще, — сказал подходящий к нам Велэй.
При свете дневном он мне еще старше показался. Лицо обветренное, да полущевшееся, глубокими морщинами испещрено, глаза внимательные. А только добрые были глаза те. Потому и улыбнулась ему и сказала, что не холодно, а хорошо, после духоты-то. Он же только хмыкнул на мои слова.
— Ты Альвар иди, я пригляжу за колдовкой. У тебя ж и свои дела есть.
Тот же нахмурил брови, губы поджал. Но после кивнул и без слов ушел, хлопком по ноге волка подзывая.
Я от облегченного вздоха сдержать не смогла.
— Обижает что ли? — спросил Велэй.
— Нет, что ты. Просто пугает, больше зверя своего.
— Это да. Не ты одна его опасаешься.
— И ты?
— Я нет. Давно его знаю. Еще когда он колдуном был. Сильным колдуном. Ученым. Он когда дар потерявши, хмурый стал, да нелюдимый, а все же знаю, что не плохой он. Что человек, что воин. И княжич его за то ценит.
Я же нахмурилась. Если Альвар колдуном был, да дар свой утратил, не потому ли я теперь и жизни его не вижу. О том и спросила.
— И потому. Колдун, дара лишившись, для мира умирает будто. А еще потому что жизнь и судьба колдунов и колдовок одним богам подвластна. Они и распоряжаются ею.
Только хотела спросить, как сталось, что колдуном перестал он быть, да не успела.
— Так значит таххарийская колдовка? — толи спросила, толи мурлыкнула, как кошка сытая, девица, что Альвар Вельвеной назвал. — Может, и мне чего скажешь?
Мне же на нее и смотреть не хотелось. Надо ж так, чтоб боги в такое красивое тело, гнилую напрочь душу поместили. И так не только я думала. Заметила, как нахмурился Велэй, как потяжелел его взгляд. Потому и не стала даже оборачиваться на голос ее.
— Не стану я тебе говорить ничего.
— Что ж так? Зазналась может, когда княжич тебя под свою защиту взял? Так ты смотри, он человек такой, сегодня пестует, а завтра и пинка даст.
— Я то и без тебя знаю, — сказала спокойно, все же обернувшись. — И так же знаю, что и ты боишься, как бы не прогнал тебя. Не княжич тебе нужен, а власть его. Потому и говорить ничего не хотела. Что бы ни сказала — от пути выбранного не отступишься. А о погибели говорить не люблю.
Она же побелела вся, да красными пятнами пошла. Уже рот открыла, чтоб сказать гадость какую. Я даже глаза прикрыла, чтобы злобы ее не видеть.
— Ах ты дрянь, — взвизгнула она да шаг ко мне сделала. — Я тебя…
— Ты Вельвена ее и пальцем не тронешь. — сказал неведомо откуда появившийся Альвар, а волк его зарычал ощерившись. — А сейчас развернешься и пойдешь к княжичу, и на глаза мне больше не покажешься сегодня.
И вроде говорил спокойно, да только от слов его и голоса у меня волосы на голове зашевелились, а сердце сжалось, вот-вот готовое остановиться. А потом зашлось, как дурное.
— А ты Велэй, за колдовкой смотреть обещался, а сам… — меж тем продолжил он, уже и потеряв интерес к уходящей Вельвене.
— Так Кристиана-то и сама себя отстоять может.
— Может и может, а только твоя задача была следить, чтоб не приходилось ей этого делать.
С теми словами меня за руку взял и потащил, ступая широко. Чтоб злость его почувствовать, и дара колдовского не нужно было. Потому и перебирала ногами, молча плетясь следом. Молчала, когда в шатер меня втянул, да так и застыл дыхание переводя.
— Завтра с места снимемся, — сказал не оборачиваясь. — Если что тебе нужно, скажи — принесу.
Я же задумалась, нужно ли мне что?
— Ничего не надо, — уверенно сказала я. — Что мне пригодится может, с собой взяла, остальное же только тяготить будет.
Он покосился на мой узелок никчемный с двумя рубашками, но ничего не сказал.
— Ты ж не девка уже? Почти в полной силе колдовской, — спросил он, неожиданно развернувшись.
— Замужем я, — протянула руки, показывая брачные браслеты.
— Как же муж тебя отпустил тогда?
— Не отпускал, сама ушла. Не знает он, что домой вернувшись, меня не застанет уже.
А от слов своих все внутри оборвалось. Хоть и думала о том часто, хоть и знала, да только когда в голос сказала, словно перечеркнула жизнь свою прошлую. Потому и слезы на глаза навернулись.
— Не плач, — сказал он непривычно мягко, я же от того только всхлипнула. — Поход закончится — вернешься.
— Не вернусь я.
— А что ж тогда делать будешь?
На то только плечами пожала. О том после думать буду.
Глава 7
По утру же двинулись в путь.
Мне Сельф коня велел седлать. Красивый конь, гнедой, сытый, с ногами тонкими, гривой черной да нравом смирным. На меня же глазом косил, он не зная чего и ожидать.
Я же думала, как сказать, что за всю жизнь раз в седле сидела и то вместе с Ольвеном.
За меня и это Альвер решил, сказав, что пока под его опекой, в его седле и ехать буду.
Мне же от того только легче стало. С угрюмостью его я уже казалось свыклась, а вот к коню привыкать. Потому и ехала, по сторонам оглядываясь.
Княжич, от моих слов оживленный, все гарцевал на своем жеребце. Казалось, его бы воля бросил бы и людей своих и обоз, да погнал коня навстречу своим победам. Да только конных если бы погнал, пешие все равно плелись бы. Потому раздражался он и покрикивал, гоняя коня то в начало, то в самый хвост. И все выглядывал отряд, что вперед пустил. Только и это не могло умалить возбуждения и предвкушения их. Гомонили, перекрикивались, перешучивались и смеялись, то и дело.
Вельвена же ехала рядом с воеводой Ольвеном впереди нас. Что-то говорила ему, смеялась звонко. А мне слышалось, как под его ногами лед трещит. Я на то только губу закусила. Что ж сделаешь. Если человеку и самому его жизнь не дорога? А ничего. С теми мыслями постаралась отрешиться от всего и голову откинула на плечо попутчика своего, тяжело вздохнула.
— Дурак он. — сказал он, тихо.
— Потому что любит ее?
— Любовь хороша, когда человек собой остается и силы из той любви черпает. А если нет… Да и не любовь это вовсе.
К обеду привал не делали, так и грызли мясо вяленое и куском хлеба, запивая кислым вином. Я до этого ни разу такого напитка не пробовавши, охмелела совсем. Потому пришлось меня колдуну бывшему еще и придерживать, чтоб коню под копыта не свалилась.
А на ночлег стали, когда стемнело совсем. С обозом княжич три десятка людей оставил, остальные же разбились по лесу, только по свету костров понять и можно было где они есть.