После полудня вернулась Паланисс, прося позволения доложить о результатах работы. Кааврен сразу принял ее, ибо сам сгорал от желания услышать, что же ей удалось узнать.
— Так-так, Паланисс, — заметил он. — Судя по выражению твоего лица, ты не добилась полного успеха.
— Мне жаль в этом признаваться, бригадир, но вы совершенно правы.
— Жаль, жаль.
— Если желаете, я расскажу.
— Именно этого я и желаю. Проходи и садись. Уже лучше. Тебе удалось отыскать ту восточницу?
— О да, ее я нашла. Это было нетрудно.
— И она согласилась с тобой побеседовать?
— Согласиться-то согласилась, но…
— Да?
— Манера ее была холодной и даже недружелюбной.
— Странно.
— Воистину так, а если подумать, то даже неприятной.
— Ты права, Паланисс. Моим советом ты воспользовалась?
— Да, бригадир, и мне весьма огорчительно сообщить, что она оказалась непреклонной.
— Непреклонной?
— Именно так.
— Но ты общалась с ней вежливо?
— Со всей возможной обходительностью.
— Весьма необычно. Более чем необычно — странно.
— Полностью с вами согласна, бригадир.
— Итак, она отказалась что-либо тебе сообщать?
— Она сделала вид, что впервые слышит об артефакте.
— Невозможно!
— Согласна.
— И что, ты не уловила даже намека на то, обман ли это?
— Вот это пожалуй возможно.
— Возможно?
— Лицо ее стало каменным, и она смотрела мне прямо в глаза. Люди часто так делают, когда не желают выдать, о чем на самом деле думают; как правило, этим они прикрывают обман. Не могу судить, как у выходцев с Востока.
— И я не могу. А предполагать опасно.
— Верно, бригадир. Вы сами не раз говорили, что предполагать — значит думать как рыба[6].
— Да, я так говорил, и рад, что ты это помнишь. Тем не менее, в данном конкретном случае мы можем в порядке рабочей гипотезы принять, что она знает о деле больше, чем говорит нам.
— Всецело разделяю это мнение, — отозвалась Паланисс. — Итак, каким же будет следующий шаг?
— Давай кое о чем подумаем.
— О, думать я всегда готова.
— Прекрасно.
— Но…
— Да?
— О чем именно нам следует подумать?
— Ага, ты спрашиваешь, о чем?
— Да, и более того, если надо, готова спросить еще раз.
— Что ж, я хотел бы подумать вот о чем: если наше предположение верно, и восточница взяла артефакт из апартаментов Датаани…
— Да, если?
— То что она с ним могла сделать?
— О да. Вынуждена заметить, бригадир, это хороший вопрос, над таким не стыдно подумать.
— Рад, что ты так считаешь, Паланисс.
— Значит, начинаю думать.
— И я тоже.
Спустя несколько минут размышлений в тишине Кааврен проговорил:
— Возможно, она спрятала его у себя в доме.
— Да, это возможно.
— Или отдала кому-то еще.
— А продать она ее не могла?
Кааврен нахмурился.
— Статуэтка, конечно, из цельного серебра и стоить может немало, но…
— Да?
— Что-то подсказывает мне, что по каким бы причинам она ее ни забрала, дело тут не в деньгах.
— Я слишком хорошо вас знаю, бригадир, чтобы не доверять вашим предчувствиям.
— Итак, кому она могла ее отдать?
— У нее есть сын, бригадир.
— Сын, значит? Что ж, это конечно возможно.
— И разумеется, нам не следует забывать ее бывшего супруга, графа Сурке.
— Более того, Паланисс, именно к нему вновь и вновь возвращаются мои мысли.
— Думаете, она отдала статуэтку ему?
— Не вижу ничего невозможного.
Драконледи кивнула.
— Пожалуй, это даже не просто возможность, это уже вполне похоже на правду.
— Но если это так, ты понимаешь, в каком мы положении?
— Не уверена, что понимаю, что бригадир имеет честь сообщить мне.
— Мы ведь ищем серебряную тиассу, так?
— Именно.
— Но если ей владеет граф Сурке, нам это ничего не дает, потому что его нам никак не отыскать.
— О, это верно. Значит, расследование мало что нам дало.
— Таково и мое суждение, Паланисс. Тем не менее, я, возможно, начинаю видеть начало узора.
— Узора? Можете его описать?
— Пока нет. — Кааврен нахмурился. — Мне надо подумать.
— Укажу, на случай, если вы вдруг забыли, что за графом Сурке охотятся джареги.
6
В Северо-Западном наречии слово «предполагать» на слух не слишком отличается от слова «рыба», за которым следует слово «думать» — С.Б.