После короткого отдыха свинцовая усталость немного отпустила. Мучила жажда. Вода во фляге почти закончилась, — бросившись в погоню за фокарсианами, Глеб не успел пополнить запас, а здесь, среди медленно остывающих после дневного зноя скал, вряд ли отыщется родник или ручеек.
Делать нечего. Надо идти.
Слегка подташнивало, но не от голода (мысль о еде вызывала отвращение). Он выжил, но неизвестно, какую цену заплатил организм за использование инопланетных устройств?
Шаг от шага Глеб пытался вернуть самообладание, восстановить душевное равновесие, но получалось плохо. Тяжелые мысли ворочались в голове. Жизнь резко ушла на излом. Юношеские мечты о странствиях и приключениях уже не казались такими манящими. Он шел в абсолютную неизвестность.
Вскоре логрианская дорога вскарабкалась на плоскогорье. Теперь отсветы подземного огня прорывались из ветвистых трещин. Горячий, напоенный дымом воздух обжигал легкие. Пришлось истратить последние глотки воды, оставшиеся на дне фляги, — Глеб смочил тряпицу и дышал через нее.
Места вокруг простирались абсолютно безжизненные. Куда ни глянь, — повсюду серые скалы, отсветы извержений, да кружащий в воздухе пепел.
Несмотря на усталость он упрямо шел вперед, понимая, — останавливаться нельзя. Здесь не найдешь места для ночлега.
А силы стремительно таяли. Измотанный долгой погоней и последующей схваткой Глеб уже едва передвигал ноги. Плоскогорье казалось бесконечным. Изредка, освещая окрестности, из трещин в скалах вырывались языки пламени.
Чувствуя, что вот-вот рухнет и уже не сможет встать, Глеб, тяжело дыша, остановился, привалился к скале, достал из подсумка автоматическую аптечку, прижал ее блоком анализаторов к своей шее.
Раздалось пощелкивание, затем тревожный писк.
Глаза слезились от дыма, он с трудом прочитал надпись, появившуюся на встроенном экране нанокомпа:
Запас необходимых препаратов исчерпан.
Голова кружилась все ощутимее, резче. Сказывались последствия отравления нейротоксином.
Надо было возвращаться в деревню. Наплевать на косые взгляды и пересуды. Ведь от обиды пошел дальше в пустоши, тут теперь и останусь… — подумал он.
На что способен человек перед лицом смерти?
Глеб никогда не задавался подобными вопросами. Прежний уклад жизни просто не подразумевал подобных дилемм.
Тряпица уже высохла и больше не задерживала частицы гари.
Дрожащим пальцем он коснулся сенсора кибстека, активируя самописную программу, управляющую древними устройствами.
Появилась надпись:
Выберите нужную функцию.
…
Он коснулся пиктограммы «Восполнение».
Аспирианские метаболические шунты шевельнулись под экипировкой, вновь впились в грудь, а их заостренные наконечники выпростались наружу, раздвинув сегменты брони.
Отчаянный, но, наверное, бессмысленный шаг. Здесь нет никого. Даже обычной ящерки не сыщешь. Все живое сторонится пустошей, — это факт.
На самом деле Глеб ошибался. Его представления о природе Первого Мира и разнообразии видов живых существ ограничивались однотипными личными наблюдениями сельского парня. Однако, базы данных кибстека содержали внушительные объемы необходимой информации, а аспирианские устройства и подавно. Те, кто их изобрел, канули во тьму веков, но знания загадочных существ никуда не делись, сохранились в системе.
Цена вопроса выживания на самом деле была смещена в область психологической устойчивости Глеба, — он испытал страх и беспокойство, когда шунты перехватили инициативу, начали подергиваться, жалами указывая направление.
Чего же они хотят? Чтобы я сошел с логрианской дороги?!
Ага. Я что совсем спятил? Черные плиты хоть как-то защищают от жара недр, то тут, то там хаотично прорывающегося из расселин в скалах. Углубляться в пустошь — совершенное безумие, — думал Глеб, но шунты упрямо и ритмично подергивались, вытягиваясь в определенном направлении, словно просили: «иди туда»!..
В общем-то терять было нечего, и он сошел с дороги.
Под ногами — острый гравий. Почвы тут отродясь не бывало. Вокруг только камень, нет ни единой травинки, даже обугленной или высохшей. Казалось само понятие «жизнь» чуждо этим местам.
Едкий дым высачивался из трещин горной породы. Более широкие и глубокие расселины истекали маревом раскаленного воздуха. Сердце невольно замирало, когда приходилось их перешагивать.