Красивые служанки в коротких туниках проворно подхватили стол и унесли его прямо с остатками трапезы, а на его место поставили другой, пока еще пустой. Они же выдали гостям новые полотенца и накидки на плечи. При этом девушки улыбались и все действия выполняли играючи, словно танцуя вокруг развалившихся на ложах пожилых грузных мужчин.
Эти перемены пока не затронули второй группы участников обеденного шоу. В богато отделанном мраморном зале, украшенном многочисленными скульптурами, изображавшими мускулистых героев греческих мифов, фресками и картинами эротического содержания также на эллинские сюжеты, располагалось два триклиния, обращенных друг к другу открытой стороной.
Римский триклиний представлял собою три трехместных ложа, составленных в виде буквы «п», между которыми размещался небольшой столик. Ложа были слегка наклонными и возвышались в направлении стола, их покрывали многочисленные ковры и накидки, места отделялись подушками. В то время в моду вошли большие полукруглые ложа, объединявшие собою классическую тройную группу, но Цестий предпочитал древний вариант триклиния, однако в современном роскошном оформлении, так как, по его мнению, это позволяло избежать тесноты и более четко соблюдать иерархию гостей при распределении мест. Но столики в дань моде были овальными. Таким образом, и здесь проявил себя господствующий стиль той эпохи — эклектика, владевшая умами и управлявшая вкусами тогдашних римлян. Противоречия политического строя, смешавшего несовместимые республиканские и монархические формы правления, спроецировались в людское сознание и выразились в эклектической культуре, особенно в жизни знати и богачей.
В первом триклинии возлежали хозяин, принцепс, Пизон и другие выдающиеся гости. Во втором, расположенном напротив, рассыпалась по ложам более бледная публика, и не только потому, что пила худшее вино, чем то, которое румянило щеки нобилей, а из-за своей недостаточной знатности. Здесь были клиенты, предприниматели и богатейшие откупщики, своей звонкой деятельностью поддерживающие материальное благополучие дома Цестия Галла, в то время как он обеспечивал государственное прикрытие их смелым авантюрам. Эти весьма решительные в других условиях люди здесь вели себя тихо, робко прикасались к вину, стараясь создать миф о своей скромности, зато много ели. Плотно набитые рты также способствовали их немногословности и помогали им изображать почтительных слушателей, внимающих мудрым речам, доносящимся из господского триклиния.
Вокруг этих лож стояли художественно выполненные столики и этажерки, используемые рабынями в качестве промежуточных пунктов при сервировке основных обеденных столов. Поодаль, в полумраке, разместился оркестр, наполняющий атмосферу пиршества романтикой чарующих мелодий. Распорядителем, против всяких правил, выступала женщина, что являлось экстравагантной находкой Цестия, изюминкой, придававшей действу особый колорит.
Многие критиковали старого развратника за пристрастие к хорошеньким женщинам. Восхищаться красотой тогда считалось дурным вкусом, представлялось чем-то тривиальным, простонародным. Цестия упрекали в том, что он отводит рабыням слишком большую роль в организации своих увеселительных мероприятий. Впрочем, он увлекался и почтенными матронами, а также их дочками, которые нередко служили пикантным десертом на его пирах. Тиберию же нравилось наблюдать за пригожей расторопной девицей лет двадцати восьми, артистически дирижирующей ансамблем порхающих служанок. Это казалось ему гораздо приятнее, чем постоянно зреть перед собою хитрую физиономию угодливого раба, непрестанно кривляющегося в стараниях предупредить любое желание хозяина и знатных гостей.
Вначале красотка выглядела весьма скромно в длинном одеянии, ручьями складок живописно струящемся до пола и как бы являвшемся продолжением ее роскошных распущенных волос. Потом она стала поддергивать повыше подол своей мантии, мешающей ей вертеться во все стороны при выдаче указаний служанкам. А в какой-то момент с ее левого плеча упала туника, и на волю жизнерадостно выпрыгнула безупречно округлая грудь. Девица тут же отправила ее обратно за кулисы, спрятав за занавесью возвращенной на место туники. Потом этот трюк повторялся неоднократно, причем гости заметили, что прелестная грудь ловкой шалуньи смело покидала свое укрытие всякий раз, когда хозяин произносил тост и опрокидывал кубок. А при второй смене блюд распорядительница и сама сменила облик, сбросив длинное одеяние и оставшись в диковинном наряде, сотканном из множества лоскутов белой и кое-где пурпурной ткани. При движениях лоскуты то там, то здесь вспархивали группами, как воробьиная стайка, и обнажали тело. Так эта искусительница не только руководила обслугой пира, но и управляла взглядами главных участников действа, возбуждая в них голодный блеск.