При последних словах блондинка обратила к Тиберию молящий взор и сложила трубкой пухленькие губки, как раз такие, какие недавно обсуждались знатоками половых пикантностей. А брюнетка, слегка прищурившись, обдала его насмешливым взглядом. Этот взгляд был подобен яркой вспышке молнии в ночном лесу, наполненном всевозможным зверьем: безобидным и хищным, полезным и ядовитым, изящным и отвратительным. Он высветил много противоречивых чувств, но ввиду краткости экспозиции их не удалось осознать. Главное, что вычленил Тиберий из этой вспышки эмоций, — скептически-властное отношение к мужчинам как к существам слабым и зависимым от женской красоты. Эта женщина привыкла владеть мужчинами, подчинять их своим чарам. «Кто бы ты ни был, от меня не уйдешь! — говорили ее глаза. — Я заворожу тебя своей походкой, околдую музыкой голоса, обожгу наготой, ужалю поцелуем, отравлю кокетством, порабощу ласками, а коли захочу, вознесу на трон и тут же свергну!» Нечто подобное он видел в глазах Юлии. Но у дочки Августа властность являлась отражением ее общественного статуса. Маллония же исходила из собственных женских способностей, поэтому ее притязания на господство были обоснованными и не вызывали такого протеста, как посягательства Юлии. Однако Тиберий забеспокоился. Женщина поразила его воображение, о чем он в тайне мечтал, истомленный рутиной неблагодарных трудов, но вызвала тревожное предчувствие трагического исхода надвигающейся страсти.
— А чем вы здесь занимались до нашего прихода, смотрели на голых женщин? — ревностно поинтересовалась Цецилия, глядя округленными глазами на Тиберия, но, говоря так, словно она обращалась ко всем присутствующим.
— Мы думали, будто смотрим на женщин, но при встрече с вами, поняли, что то были не женщины, — ответил Цезоний через голову разделявшего их Пизона.
— То были еще не голые женщины, — уточнил Пизон, но его замечание осталось незамеченным.
— Ну, конечно же, эти умудренные годами мужи здесь беседовали о политике, — со скептическим огоньком в глазах пояснила подруге Маллония. — Ведь так? — спросила она у Тиберия, погружая в него острый, как пилум, взгляд.
— Я наговорился в сенате, прекрасная Маллония, потому теперь предпочитаю молчать и слушать, — неуклюже ответил Тиберий, пытаясь укротить волнение.
— Весь ты в заботах, Цезарь, тебе даже жениться некогда, — заметила красавица, не вынимая режущего взгляда из своей жертвы.
— У меня возраст политика, а не жениха.
— В тебе больше любовного огня, чем во всех остальных здесь присутствующих вместе взятых, — вдруг делаясь серьезной, проникновенно произнесла чернокудрая красавица.
— Верь ей, Цезарь, она знает в этом толк, у нее большой опыт, — встряла блондинка, стараясь обратить на себя внимание принцепса.
— Только для твоего огня не было подходящей горючей пищи, — продолжала Маллония, игнорируя подружку.
Тиберий напрягся и обратил глаза к полу. Но взгляд его был направлен вовнутрь и всматривался в образы женщин, запечатленных жизнью в недрах его памяти. За исключением Випсании Агриппины все они были жестоко эгоистичны. Например, Юлия оценивала мужа только в плане соответствия его отдельных качеств ее запросам. Он не воспринимался ею как цельная личность и уж тем более как субъект, способный иметь собственные интересы, чувства и желания. Это лишало ее женственности даже в те моменты, когда ее природа на все голоса звала к себе мужчину. Остальные были не лучше. В ту среду, где он обитал, пробивались только клыкастые хищники. И вдруг теперь рядом с ним оказалась неродовитая, но породистая, с аристократическим нравом женщина, которая сразу же заглянула к нему в душу и, обнаружив там залежи нерастраченных чувств, предприняла попытку извлечь их на белый свет. Как ей это удалось и зачем понадобилось бередить его раны?
— Меня всегда привлекали мужчины, так сказать, с двойным дном, — принялась она отвечать на мысль Тиберия, словно он высказал ее вслух. — В большинстве своем женщины не стремятся к любви, к жизни, они лишь хотят продать себя подороже, чтобы укрыться от мира за спиною мужа и почить там скучным сном. Но это противоречит нашей природе. Ведь женщина приходит в жизнь, чтобы рожать и не только детей. Наша любовь способна создавать из, казалось бы, заурядных мужчин героев.
— Ведь так? — проникновенно спросила она, заглядывая в его глаза.
Тиберий испытывал все большее удивление, и ему не хотелось отделываться от этой женщины кокетливыми шутками, как то было принято в подобной обстановке. Поэтому после натужного молчания он сказал: