— О том надо спросить у героев. Только мне не довелось их встретить: они ушли в прошлое вместе с героической эпохой.
— Я почти согласна с тобою, Цезарь, — без запинки ответила Маллония, — мне тоже долго не везло, а, думаю, моя страсть могла бы возвеличить человека. Признаюсь, я мечтала помочь рождению идеального правителя на благо всему нашему народу.
— Но он уже есть! — воскликнула Цецилия. — Это наш великий Цезарь.
Маллония гневно резанула ее острым взглядом.
— Боюсь, что в интересующих тебя местах я недостаточно велик, — брезгливо ответил блондинке Тиберий, не довольный и лестью, и вмешательством в интригующий диалог с Маллонией.
— Ты меня недооцениваешь, Цезарь, — делаясь серьезной, заметила блондинка. — Я стараюсь быть веселой, легкой в общении, потому что о делах мужчины могут поговорить и без меня. А я даю вам отдых, несу чистую радость, свет, я дарю праздник. Я сама — праздник, посмотри на меня!
— Очаровательная Цецилия, действительно, не только мила, но и умна, — вновь захватывая инициативу, подтвердила Маллония. — Она точно угадала мою мысль. Вспомни, Цезарь, я сказала, что почти согласна с тобою, имея в виду как раз тебя самого в качестве исключения. То, что у нас есть ты, с лихвой искупает общую скудость героизма нынешней эпохи.
— Наша жгучая красавица Маллония тоже весьма умна, — вновь напомнила о себе Цецилия, — она умеет и польстить мужчине, и выглядеть победительницей в неудаче.
— Мои слова могут показаться лестью той, которая не знает твоих истинных достоинств, Цезарь, — с мстительным блеском в глазах отпарировала Маллония, — но я-то вижу всю глубину твоей сокровищницы, потому мои слова искренни.
— Я приветствую искренность умопомрачительной Маллонии всем сердцем, — с язвительной улыбочкой известила Тиберия кудрявая блондинка, — ведь мы с нею подруги.
При последних словах ее губы слегка скривились на бок, и эта гримаска по-особому подчеркивала миловидность ее пригожего лица.
Тиберий, привлеченный остроумными высказываниями Цецилии, посмотрел на нее по-новому и невольно залюбовался ее оптимистичной красотой. Девушка тотчас уловила интерес принцепса и, просияв, поцеловала его взглядом. У нее были теплые светло-карие глаза, которые умели ласкать жарче рук.
— Глядя на тебя в этой тонкой тунике, дорогая Цецилия, можно подумать, что ты приветствуешь не столько сердцем, сколько грудью, — заметила Маллония.
Тиберий невольно воззрился на белые шары блондинки с призывно торчащими сосками, осененные розовой дымкой прозрачной ткани. Хозяйка вожделенных украшений вновь одарила его своею несимметричной улыбкой. Тиберий посмотрел в ее теплые глаза, и его руки потянулись к изящному девичьему стану, но тут он заметил, что Маллония, закончив фразу, изменила позу, усаживаясь удобнее, и при этом расставила ноги, продемонстрировав ему такое зрелище, что он забыл о белокурой соблазнительнице и всех ее шарах. При этом Маллония жадно следила за взглядом Тиберия, будто не он подловил ее в пикантном ракурсе, а она уличила его. В конце концов ее магнетические глаза притянули его душу к себе, и он поднял взор. Бесстыдство позы контрастировало с ее глубоким взглядом, и Тиберий растерялся, не в силах оценить ситуацию. Но тут он услышал причмокивания и похрюкивания соседей, которые, отвлекшись от своих флейтисток, тоже разглядывали его красавицу в некоторых местах и кусали губы, стараясь спрятать сальные ухмылки. Обнаружив, возмущение принцепса этим коллективным созерцанием, Маллония снисходительно улыбнулась и снова сменила позу. Однако, добавив скромности внизу, она почти легла на Тиберия выскользнувшей из-под туники грудью. Поводом для такого маневра ей послужило розовое пирожное, которым она угостила собеседника. Правда, вместе с пирожным Маллония вложила ему в рот и свои пальчики, которые он, конечно же, облизал. После этого она слегка взвизгнула и, распрямившись, чинно воссела рядом. Цецилия загрустила и сникла, а вскоре вовсе пересела на ложе Цестия, расположившись рядом с хозяйкой дома, поэтому победительница могла снизить активность, убрать нагую грудь в «ножны» и от штурма снова перейти к осаде.
Тиберий понимал, что его дурачат, как подростка, но вино и эротические пляски рабынь мешали его разуму в борьбе за власть над телом. Однако главным фактором все же была особая притягательность девицы. Гордая осанка, претенциозность в речах контрастировали с чувственностью ее красоты, доступностью тела, сияющего матовым светом сквозь лиловую занавесь. Возникало безудержное желание овладеть этим средоточием явных и скрытых соблазнов, через тело проникнуть в душу и, подчинив чувства, восторжествовать над сознанием. Пристальный взор ее глубоких глаз, казалось, открывал ворота в цитадель души и манил мужчину в лабиринт чувств, где каждый поворот сулил россыпи сокровищ, но в тот же миг властная улыбка отстраняла скептицизмом. Она играла им, как мячиком, то отталкивая его, то привлекая.