После этого дух Тиберия надломился. Прежде он ревновал Маллонию к молодым красавцам, обладавшим теми качествами, которых уже был лишен сам, но реальность подействовала на него обескураживающе. «Вот что значили ее слова о стремлении любить неординарного мужчину!» — восклицал он, глядя в пол.
Последний мираж в жизни Тиберия растаял, и мир предстал ему непроницаемо черным. Эта вспышка чувств сожгла все добрые силы его души, которые уцелели под ударами прошлых неудач, и теперь он разом ощутил неподъемный груз старости.
Под стать его тусклому настроению был процесс над Лепидой. Допросы свидетелей озадачили Тиберия. Теперь у него не было повода обманываться и обелять эту женщину. Он уловил много общего в характере Лепиды и Маллонии, только их амбиции и испорченность реализовывались в разных областях. Узнав одну из них, он разгадал и другую. После столкновения с Маллонией, Тиберий легко проник в неприглядное нутро Лепиды и ужаснулся увиденному. Ему открылась такая бездна черной подлости этой аристократки, что он решил не шокировать общество голой правдой, которая навлекла бы еще большую ненависть масс на знать.
Принцепс считал своим долгом справедливо рассудить этот конфликт еще и потому, что Квириний оказал поддержку ему самому в трудное время родосской ссылки. Поэтому Тиберий провел собственное тайное расследование и по-возможности оградил сенаторов от добытой информации, полагая, что Лепида будет осуждена и без раскрытия всех ее преступлений. Лишь в тех случаях, когда следствие заходило в тупик, он допускал в сенат очередного свидетеля, чтобы тот подбросил дров в костер полыхавших страстей.
Изменение отношения принцепса к подсудимой было замечено, несмотря на его попытки затаиться. Это позволило активизироваться обвинителям. Вдохновляемые богатством Квириния, они обрушили на Лепиду шквал обвинений. Судебный процесс превратился в травлю.
Однако римские женщины умели постоять за себя. Во время празднеств, прервавших судебное разбирательство, Лепида собрала воинство из почтенных матрон и в ходе представления в театре Помпея атаковала зрителей. Котловина театра наполнилась душераздирающими звуками рыданий, перемежаемых воззваниями к знатным предкам обиженной матроны. Прорвавшись к статуе Помпея Великого, возвышавшегося здесь мраморным колоссом на правах хозяина, Лепида устроила высокую истерику, сетуя на гонения, которым подвергаются представители лучших фамилий, со стороны безродных самозванцев. Легион величавых аристократок в траурных одеяниях вторил ей согласным хором. Правда, Лепида не объяснила, почему она, «представительница лучших фамилий», вышла замуж за безродного, но очень богатого «самозванца».
Все это произвело должное впечатление на эмоциональных римлян. В плебсе произошел взрыв ненависти к Квиринию и тем общественным порядкам, которые позволяли старику темного происхождения расправляться с жемчужиной лучших родов. Дурные общественные порядки у плебса, конечно же, ассоциировались с Тиберием. Как и всякие волнения в обществе последних лет, страсти вокруг суда над Лепидой обернулись проклятием принцепсу. Помимо общих упреков в преследовании знати, его обвиняли еще и в пособничестве Квиринию, как своему давнему сподручному в темных интригах.
В ответ на стихийное оправдание подсудимой Тиберий наконец- то позволил допросить арестованных рабов по тем вопросам, которые прежде рекомендовал обходить вниманием. Свидетельства преступлений были столь очевидны, что сенаторы потребовали лишить Лепиду «воды и огня», то есть обречь ее на изгнание. К этому мнению присоединился и Друз. Однако ночью матроны, соратницы Лепиды, поколебали решимость своих мужей-сенаторов. Эти дамы могли постоять за себя и лежа. Поэтому на следующий день многие государственные мужи принялись ратовать за смягчение приговора. Тут-то Тиберий и представил доказательства того, что Лепида предпринимала попытку отравить слишком богатого мужа. После этого сомневающихся не осталось, и преступницу безоговорочно отправили за пределы Италии.
Осуждение Лепиды психологически помогло Тиберию утвердиться в строгости по отношению к Маллонии. Он считал, что не может оставить ее поступок без должного возмездия.
— Ты обманула меня притворными заигрываниями, — выговаривал он ей при следующей встрече, организованной Сеяном. — Но так бывает между мужчинами и женщинами. Пусть это останется на твоей совести. Но ты оскорбила красоту, ты осквернила женственность! А это преступление против нравов!