Напряжение этой борьбы трудно оценить стороннему наблюдателю. Через несколько десятилетий римские же историки назовут те события «постыдной комедией», но они будут принадлежать уже иной эпохе, и им невозможно будет понять, что там было больше драмы, нежели комедии.
Особенность ситуации заключалась в противоречии, состоящем в том, что власть принцепса являлась необходимостью, но не имела под собою никакой юридической основы. Тогда казалось, что Август приспособил республику исключительно под себя, и никто другой не способен повторить его путь.
Когда-то Юлий Цезарь попытался воцариться в Риме как обычный восточный деспот. Сначала он воспользовался социальной болезнью общества, чтобы путем демагогии, жонглирования демократическими лозунгами, получить войско, затем применил войско для выколачивания денег из ничем не повинных галлов, потом с помощью денег развратил сенат и, наконец, пошел войною на собственное Отечество. Уничтожив в кровавой бойне всех сколько-нибудь по-римски мыслящих римлян, он посчитал дорогу к трону расчищенной. Однако слишком глубоко укоренился республиканский дух в недрах этого народа. Подобно тому, как в стае некоторых видов рыбешек в ответственный момент наиболее крупные самки превращаются в самцов, так и среди приспешников Цезаря, оставленных им в живых по их ничтожеству, его тирания в конце концов пробудила римский характер. Ближайшие сподвижники диктатора изрешетили кинжалами того, кто пытался обратить в рабство все человечество. Причем они придали этому убийству вид чуть ли не религиозного акта очищения мира от скверны хамского индивидуализма.
Но, увы, воскресить исконный образ жизни, принесший римлянам успех на мировой арене, уже не представлялось возможным. Республика была вытеснена не только из государства, но и из экономической и повседневной жизни общества. Деньги — носители бациллы эгоизма — заразили римлян частнособственнической страстью, этим раком души, и люди утратили исконную человеческую способность с свободному сотрудничеству. В то время римляне, по наблюдению их историка, не могли ни выносить своих пороков, ни средств против них. Это неразрешимое противоречие привело к эпохе новых войн. За неимением свежих идей одна из противоборствующих сторон использовала прежний лозунг — возрождение республики; другая же — не смея вслух объявить о своих целях, прикрывалась патриархальной добропорядочностью в отношении погибшего Цезаря. Только исходя из сыновней любви к посмертно усыновившему его Цезарю Октавиан вел огромное войско на Рим и требовал себе консульство в обход законов. Только из чувства протеста против убийства Цезаря безмерно обогащенный им Антоний резал в битвах десятки тысяч соотечественников.
Лозунги лозунгами, но сильнее оказались легионы цезарианцев. Однако победители тоже не принадлежали себе. Их нес бурный поток событий, и им оставалось только лавировать в бесконечной борьбе за существование. Первым делом они сняли клеймо проклятья со своего предшественника. Правда, им не удалось добиться общественного осуждения тираноубийц. Получилось, что теперь одураченные римляне одновременно чтили и Цезаря, и тех, кто с ним расправился. Один был велик победами своих последователей, а другие — святостью идеалов. Тем не менее, оправдание, а потом и обожествление Цезаря послужили шаткими мостками цезарианцам через пропасть гражданских раздоров на пути к миру. Но мир оказался недолгим. Индивидуализм еще раз показал свой агрессивный нрав. Теперь всемирная грызня велась ради выяснения отношений между недавними друзьями Октавианом и Антонием. Простоватый разгульный малый Марк Антоний попал в рабство к собственной власти, и та слепила из него типичного тирана, такого, каким пытался стать Цезарь. Однако то, что в силу политической необходимости почиталось божественным в Цезаре, было без промедления осуждено Октавианом в Антонии. Таким образом, Октавиан выступил в этом противостоянии в качестве вождя римского государства, а Антоний оказался в роли какого-нибудь Антиоха, оттяпавшего у римлян половину страны. Грамотное идеологическое оформление кампании позволило Октавиану добиться перевеса, и после жесточайших битв на море и на суше Антоний был повержен. Однако главным итогом всех гражданских войн стало крайнее истощение государства, оскудение его материальных и людских ресурсов. Потоки крови и слез унесли с собою и римские идеалы. Рим уподобился инсультному больному, впавшему в прострацию от чрезмерного кровопускания. Протестный потенциал иссяк, мир стал неизбежным следствием произошедших событий, несмотря на то, что исходные противоречия так и остались неразрешенными.