— Помнится, Луций Пизон у Цестия высказался на эту тему весьма язвительно, — заметил Тиберий.
— Ну, так что же? И сам Пизон, между прочим, умер на днях. Но надо сказать, этот восьмидесятилетний морализатор портил служанок чуть ли не до последнего вздоха.
— Да, умер, я знаю, — понурившись, сказал Тиберий. — Но вот он и пил безмерно, и женщин любил, но при этом не терял человеческого лица, ну, почти не терял. Почему же у меня все проявления жизни превращаются в безобразие?
— Ты велик, Цезарь, ты воплощение нашего цивилизованного века!
— Так меня еще никто не оскорблял, хотя всю жизнь я барахтаюсь в проклятиях и поношениях, как свинья в навозе.
— Извини, Цезарь, я от души! — испугался Цезоний и в уничижи-тельном прогибе растерял всю свою вельможную значительность.
— Да, ладно, ты сказал правду, — снисходительно успокоил его принцепс, — но хватит об этом. Лучше займись своим делом. Не надо мне твоих тошнотворных мускулистых юношей, найди мне девушку, только очень красивую, самую красивую и такую, знаешь, с живинкой.
Цезоний справился с заданием и доставил страждущему правителю девушку столь красивую, что при взгляде на нее захватывало дух. Тиберий по-настоящему увлекся. Несколько дней он только разглядывал пленницу, распиная ее для удобства обозрения на эротических стендах. Однако он уже утратил способность любоваться красотой естественным образом, и пригласил на пиршество для мужских глаз Цезония, а потом всю свою свиту и даже рабов. Мысленно проклиная себя, он упивался унижением своей красавицы, когда ее милую стыдливость насиловали хамские взоры целой толпы мужчин. Так Тиберий разжег похоть до состояния кипения чувств. Тогда он, наконец-то овладел красавицей и тем самым убил интригу. Дерево без корней засыхает; искусственная, придуманная страсть принцепса, не получая питательных соков души, умерла быстрее, чем возникла. Печальный итог усугубило то обстоятельство, что красавица была уныло глупа. Она не могла поддерживать общение с Тиберием. Отсутствие интеллекта обесценило и ее тело, каждое движение выдавало скудость души.
— Вот что, Цезоний, — решительно сказал Тиберий, — найди мне женщину красивую, но знатную, настоящую светскую матрону.
— Можно развратную? — осторожно уточнил знаток женщин.
— Я же сказал — светскую!
— Ну, так нет ничего проще, Цезарь. В желающих не будет отбоя.
Среди римских аристократок той эпохи действительно было немало желающих поразвратничать в нетрадиционной обстановке. Философия, которую исповедовал Цезоний, о том, что, используя богатство и знатность, нужно брать от жизни все, всего отведать и окунуться во все клоаки, владела умами светских дам и заставляла их безумствовать в полную силу своих богатств и знатности. Высота общественного положения кружила им головы и манила низринуться вниз, рухнуть на самое дно. Неестественное с точки зрения человеческой природы возвышение одних людей над другими порождало в них противоестественно низкую душу.
Мессалина, жена Клавдия, четвертого после Августа, Тиберия и Калигулы принцепса по ночам ходила в публичный дом и за медяк отдавалась посетителям притонов. Правда, таковыми могли оказаться и самые высокопоставленные мужи государства, как и она, переодетые в простолюдинов. Жена Кальвизия Сабина, который был консулом в тот год, когда Тиберий покинул Рим, не довольствуясь рядовыми изменами мужу, однажды провела отчаянно смелую операцию и покорила военный лагерь. В то время Кальвизий в ранге легата управлял Паннонией, и его лучшая половина тоже решила приобщиться к армейской жизни. Она переоделась легионером и ночью пробралась в лагерь. Там она выведала у ночной стражи и дежурных все, что хотела, проникла на главную площадь и сыграла общий сбор. Когда солдаты выстроились густыми рядами, жена полководца устроила оргию прямо у трибунала — священного места для каждого военного человека. Слава о ее многочисленных подвигах в ту ночь, докатилась до Рима. Кальвизию пришлось зарезаться, и жена, уже сполна удовлетворившись жизнью, последовала за ним. Мессалину тоже в конце концов казнили. Но даже страх смерти не удерживал представительниц высшего римского общества от сексуальных экспериментов. Как же могли люди, прокутившие инстинкт самосохранения, заботиться о государственных интересах? Способно ли было такое общество к самоуправлению? Действительно ли Тиберий мешал аристократии проявить себя с хорошей стороны?