— Хвала богам! — в один голос воскликнули Макрон и Калигула, не подозревая, что своею жизнью Тиберий продляет и их существование, защищает их друг от друга.
— И дело не только в пульсе, влажность и холодность руки: все свидетельствует о приближении смерти, — увлеченно продолжил Харикл, но могущественные люди уже отвернулись от него.
На следующий день принцепс не нашел в себе сил для переправы на остров.
— Лукулл обладал отменным вкусом, я хочу погостить здесь еще, — бодро заявил он своей свите, и все изобразили удовлетворение мудростью его решения. Однако в это время Рим уже всполошился, и во все края огромного государства мчались гонцы с вестью о кончине тирана.
Тиберий распростерся на ложе, тяготясь своим высохшим телом, казавшимся как никогда грузным. Он снял с пальца перстень с императорской печатью, долго смотрел на него, размышляя, кому передать этот символ власти: Гаю или Гемеллу. Не найдя решения, Тиберий вернул перстень на прежнее место. Его сознание стало тонуть в бездне, распадаясь на отдельные образы и растворяясь в небытии. Давно он ждал такого светлого, умиротворяющего сна.
Вдруг Тиберий очнулся в тревоге. Он открыл глаза и увидел митинг: Калигула гордо красовался посреди толпы приближенных принцепса, которые наперебой поздравляли наследника с воцарением над Римом. Тиберий заметил, что Гемелла рядом с Гаем нет, зато с важным видом возвышается Макрон. Пощупав палец, он убедился, что перстень отсутствует. Возмущение придало принцепсу сил, и он проговорил:
— Дайте мне есть, чтобы я смог встать.
Раскатом грома грянул этот слабый голос умирающего человека над головами тех, кто в течение многих лет ежедневно уверял его в своей дружбе и верности. Как мыши при внезапном свете факела, они метнулись ко всем щелям, и через миг в помещении остались только трое. Калигула с ужасом смотрел в глаза Тиберия. Его трясло, как в лихорадке. Казалось, что смерть, отпустив старца, схватила его за шиворот безжалостной клешней и вот-вот повлечет в свое подземелье. Макрон, первоначально поддавшись общей панике, несколько отступил, но вовремя остановился, и теперь ястребиным взглядом полководца озирал поле боя. Тот, кто расправился с Сеяном, не мог робеть перед безнадежно больным стариком.
— Вижу я будущее Рима… — произнес Тиберий. — Оставайтесь же, несчастные!
Теперь он разрешил себе умереть, но вдруг его одолело сомнение, действительно ли он выговорил эти слова. Уста омертвели в бессилии, язык не поворачивался. Поэтому он попытался повторить фразу.
Калигула сам готов был погибнуть на месте, видя пронзительный взгляд глубоко впавших глаз страшного принцепса, которого он только что самонадеянно лишил перстня с печатью. А когда губы Тиберия беззвучно зашевелились, Гай прочел в них смертный приговор. В тот момент его нервы плясали, как струны кифары в руках музыканта-виртуоза, душа вибрировала. Один миг отделял его от истерики. Но хладнокровный Макрон не мог позволить уходящему в небытие принцепсу одним взглядом убить того, в кого он вместе с женою вложил так много трудов и надежд.
Префект шагнул к ложу и, равнодушно игнорируя магнетические глаза, ловившие его движения, вырвал из-под головы принцепса подушку и положил ее сверху, слегка придавив рукою.
А на следующий день Рим ликовал. Свершилась мечта! Настала эпоха Калигулы! «Тиберия в Тибр!» — вопили граждане.