— Добрый и благостный правитель, — говорил он, — обязанный вам столь обширной и полной властью, должен быть всегда слугою сенату, порою — всему народу, а подчас — и отдельным гражданам. Однако, дабы иметь возможность правильным образом послужить вам, я должен знать ваши истинные взгляды на существо дело.
«Каково загнул! — думали сенаторы. — Он норовит залезть к нам в душу, чтобы выпотрошить наши мысли, а потом и кишки!» Если вспомнить, сколько сотен сенаторов изничтожили Юлий Цезарь, потом Марк Антоний, а за ним и божественный Август, то реакция почтенного собрания на слова принцепса становилась вполне понятной и оправданной.
Помучившись какое-то время в тщетных поисках диалога, Тиберий в конце концов сам решил основные, самые насущные вопросы, хотя и не был уверен, что во всех случаях поступил правильно. А сенаторы, видя его разочарование, вновь попытались подсластить ему жизнь лестью. На том основании, что Тиберий согласился воцариться над ними и при этом до сих пор никого из них не казнил, они объявили его великим и даже попытались сделать божественным. Однако римляне тогда еще не опустились до такой степени, чтобы сотворить бога из живого человека. Поэтому их попытки были весьма неуклюжими. Тиберий все их категорически отверг.
— Унижение одних людей не возвышает других, — сказал он.
Отклонил Тиберий и другие предложения по возвеличиванию его персоны. Он вновь запретил присягать на верность своим делам — ежегодное мероприятие, введенное Августом для узаконивания плодов его произвола, — отказался называть сентябрь «тиберием», а октябрь «ливием», не принял прозвание отца Отечества, а Ливии не позволил присвоить титул матери Отечества. «Не следует баловать женщин чрезмерными почестями, их тщеславная натура с этим не справляется», — пояснил он свой отказ.
Возвращаясь вечером домой, Тиберий испытывал неприятное чувство, будто ему пришлось на брюхе перелезть через кучу навоза, хотя в целом дела пока шли нормально.
Однако самая большая неприятность ожидала его дома. Ливия была в гневе от того, что, сделавшись Юлией Августой, она происками сына не стала матерью Отечества, а также тем, что Тиберий не захватил себе консулата. Тиберий молча стоял перед разъяренной старухой, пока она язвила его своими упреками, и лишь зло смотрел ей в глаза.
— Тебе важно царствовать на самом деле или на словах? — через силу произнес он, когда она стала выдыхаться. — Если бы сегодня я стал богом, а ты — матерью Отечества, ну и свежеиспеченного бога, конечно, тоже, то завтра нас засмеяла бы римская толпа, включая даже уличных попрошаек, а послезавтра казнила бы при всеобщем ликовании и сбросила тела с Тарпейской кручи! «Тиберия в Тибр!» — каково звучит?
Последняя измышленная им фраза произвела на него магическое действие, и он согнулся под гнетом тягостных мыслей. Ливия увидела на лице сына такую неизбывную тоску, что забыла на время о своем уязвленном тщеславии и отошла в сторону.
— Тиберия в Тибр… — повторил он и почувствовал, что эти слова лишают его сил и воли к борьбе. — А может быть, всех их! Кто из нас занимается делом, а кто — краснобайством!
— Кстати, о деле, — встрепенулась Августа. — Я вижу, что ты устал, милый Тиберий, но есть проблема, решение которой не терпит отлагательства… Ты слышишь меня, Тиберий?
— Хочешь предложить прорыть для Тибра новое русло, чтобы отвести его воды подальше от Тарпейской скалы? — с надменной усмешкой бросил он.
— Только что приходил Элий Сеян, это сын префекта преторианцев, ты его знаешь. Он перехватил гонца Либона в Регий к проклятой Юлии. Та змея полагает, что настал ее час, который она, конечно же, готова разделить с Либоном, как делила твое супружеское ложе с бесчисленными любовниками.
— О, я вижу, что, лишившись возможности позаботиться обо всем Отечестве в качестве его матери, ты решила по-матерински облагодетельствовать падчерицу?
— Она опасна, Тиберий. Через ее постель прошли все видные сенаторы, из одних только любовников она способна создать целое войско. А вдобавок ее имя!
— Но ты же любила Августа, как же ты можешь расправиться с его единственным чадом? Мне она действительно причинила столько зла, сколько вам и в царстве Орка не увидеть… Столько боли… Из-за нее я ненавижу весь женский пол, весь род людской!
Тиберий обхватил голову руками, и некоторое время молчал.
— Однако даже я, даже я не хочу ей смерти… Лишь бы только никогда ее не видеть, — с трудом закончил он мысль.