Ее первый муж Клавдий Нерон имел взрывной темперамент и не знал удержу в излиянии страстей. Вспышки его любви доходили до ярости. Он был слишком агрессивен для юной девы, и она в то время не нашла в себе сил полюбить его по-настоящему. Похотливый же, но расчетливый даже в страстях Октавиан не мог достичь той планки в силе оргии, которую ей установила юность. Он вполне удовлетворял ее тело, но память о дикой ярости объятий Нерона заставляла тосковать душу. Клавдий соответствовал ее природе, но по складу ума и ввиду зрелости возраста остался ей чужим человеком. Октавиан, напротив, был ей близок и понятен как брат, между ними было всего четыре — пять лет возрастной разницы. В первом случае мужчина слишком возвышался над нею, а во втором — находился на одном уровне. Если бы не ранний опыт, возможно, муж-друг показался бы ей идеалом, но извращенная преждевременной, чуть ли не насильственной страстью душа требовала чего-то запредельного и одновременно боялась этого. Ливия была слишком горда, чтобы искать утех на стороне, да и не испытывала особой тяги к другим мужчинам, полагая, будто ей довелось познать двух виднейших в своем роде представителей этого пола. В итоге Ливия утратила надежду реализовать свою требовательную натуру в любви к мужчине и обратила интерес в иную область.
Природные силы любви преобразовались в ее ненасытной душе в жгучую желчь властолюбия. Как болезнь печени окрашивает все тело в желтый цвет, так и одержимость господством придавала специфическую окраску всем поступкам Ливии, а заодно меняла ее облик: искажала улыбку, грозно блистала из глаз, тормозила мимику, придавала резкость движеньям. Эта женщина сделалась жрицей демона власти, отдалась ему всецело, как любимейшему мужу. В какой-то степени она была подобием самого тогдашнего Рима.
И вот теперь она стала вдовой, а значит, владычицей! Однако женщина как существо, призванное рождать людей, живет чужою жизнью. Величие Ливии — в скипетре ее сына. Его трон вознесет ее над Римом, провинциями и всем человечеством!
Вот какие чувства мерцали на дне ее глаз и пугали Тиберия зловещей отчужденностью. Она неистово любила сына, но любила для себя, а не для него. Ее любовь была тиранией. Однажды родив младенца, она словно продолжала рождать его потом день за днем, год за годом, чтобы в конце концов произвести на свет властелина, законченного римского монарха. Преступное желание для римской цивилизации, в которой слово «царь» до тех пор являлось худшим проклятьем и тягчайшим обвинением!
— Мужайся, мой дорогой Тиберий, свершилась та беда, предчувствие которой столь долго угнетало нас, — произнесла Ливия.
Тиберий молчал, борясь с эмоциями. Присутствующие — а здесь находились некоторые приближенные ко двору сенаторы, но в основном были рабы и привилегированный обслуживающий персонал из вольноотпущенников — затаились и исподлобья следили за матроной. Предвидя кончину Августа, Ливия оцепила дом в Ноле, где мужа застала болезнь, надежной охраной, допустив внутрь только самых преданных и послушных ее воле лиц.
— Мой возлюбленный супруг, твой выдающийся отец, увы, скончался… И боги смертны, если им приходится жить среди людей, — продолжала Ливия, делая паузы после каждой фразы. — Я преклоняюсь пред глубиною твоей скорби, но призываю тебя подумать о народе римском. Ведь вместе с тобою осиротел весь Рим! Наш божественный Цезарь Август был отцом всех римлян. Подобно Атланту, державшему небесный свод, он нес на своих плечах остов государства. Ты, Тиберий, должен превозмочь собственные страдания, дабы принять на себя великую ношу забот о Римском государстве, ибо ты — Его сын!