Нет, Тиберий не мог рисковать, ведь его жизнь, порядком опостылевшая ему самому, принадлежала всему государству. Его благополучие было нужно им всем: и Друзу, и сенаторам, которые в противном случае перегрызутся друг с другом, и променявшему разум и совесть на всевозможные подачки и поп-шоу плебсу, чтобы он не стал жертвой кровавых авантюр очередного Цезаря, и даже самому Германику — во избежание преждевременного заражения души чумою власти. «Что за бессмысленные существа! — думал Тиберий. — Сейчас они ненавидят меня, жаждут моего смещения, моей гибели, но, если их чаянья сбудутся, они же сами захлебнуться в крови. Однако попробуй, скажи им об этом! Засмеют и растерзают! По одиночке они хитры и рассудительны, но все вместе — дурнее овечьего стада!»
Тиберию довелось множество раз смотреть в глаза смерти в дебрях германских лесов и в живописных верховьях Дуная. Он не боялся славной смерти в лучших римских традициях, но страшился пасть жертвой заговора, чьей-либо интриги. У некоторых народов считается позорной смерть от руки женщины. Тиберию же, насмотревшемуся подлости при дворе, самой ужасной казалась предательская смерть в результате измены. Это все равно, что быть заеденным навозными мухами. Ему живо представлялось злорадство его убийц. «Мы же говорили, что он ничтожен, и мы доказали это», — будут заявлять они. А толпа станет кричать в ответ: «Да, он не справился с властью! Он не Август!»
Вдобавок ко всему, еще и Ливия требовала, чтобы он срочно отбыл к восставшему войску и силой вырвал власть над легионами у Германика.
— Август даже в преклонных летах ездил на Рейн, — говорила она. — А ты вцепился в курию и выискиваешь подвохи в словах трусливых сенаторов, вместо того, чтобы заняться настоящим делом. Не бойся за Рим. Здесь остаюсь я, а у меня тут все схвачено!
— Вмешательством в дела Германика я лишь спровоцирую его к неповиновению, к чему располагает вся обстановка в мятежном войске, — пытался объяснить свою позицию Тиберий, — тогда как, будучи предоставленным самому себе, Германик не решится напасть на нас. Он еще слаб для открытой охоты за властью. Поверь, затронуть его сейчас — это то же самое, что напасть на противника из невыгодной позиции. Я взвесил «за» и «против», я знаю.
— Ты просто трус, ты слишком мал для трона принцепса! — насмешливо реагировала на это Августа. — Ты не Август. Может быть, ты боишься, что я сама в твое отсутствие воцарюсь тут? А что, выйду замуж за вздорного юнца Либона и посажу его на трон! Он хоть и правнук Гнея Помпея, но я сделаю из него монархиста.
Тиберий добросовестно прислушивался к критике, но не терпел насмешек. Еще в молодости он жаловался отчиму, что в народе распространяются сплетни, порочащие их семью. «Пусть говорят о нас дурное, лишь бы не могли сделать нам дурного», — примиряющим тоном успокаивал его мудрый Август. Но Тиберий продолжал терзаться от всякой хулы, брошенной в его адрес или в сторону его близких. Тон матери вызывал в нем отторжение смысла ее слов. Из одного только духа противоречия он готов был остаться при прежнем мнении. Впрочем, в данной ситуации эмоции толкали его в том же направлении, что и разум, то есть призывали никуда не двигаться. Однако, желая утихомирить страсти сограждан, принцепс все-таки собрал сенат и выставил на обсуждение вопрос о мерах по борьбе с мятежом в войсках.
Сенаторы обладали большой собственностью, имели роскошные дворцы и виллы, богатую утварь, образованных рабов и красивых рабынь. Поэтому они очень боялись вторжения варваров или новой гражданской войны и, конечно, хотели, чтобы принцепс совершил миротворческий рейд по хорошо знакомому ему маршруту. О том, к чему это может привести на деле, они не задумывались. Их поведение было подобно реакции человека, увидевшего, как горит сундук с его скарбом, и спешащего бросить в огонь горсть песка или земли, оказавшихся под руками. Но при всем том, сенаторы не смели выступить перед хмурым принцепсом со столь радикальными предложениями. Попробуй-ка, скажи подозрительному, мнительному человеку, чтобы он убрался от них прочь подальше! Поэтому опытные ораторы цветистыми фразами разметили смысловое поле обсуждаемой темы на всевозможные фрагменты и параграфы, зазывая принцепса самостоятельно начертать требуемый узор на этом подготовленном полотне. Но мог ли Тиберий заявить сенаторам, что боится оставлять их без строгого надзора, усматривая в них более злостных мятежников, чем восставшие солдаты? Мог ли он признаться им в своем страхе конкуренции со стороны Германика? Увы, Тиберию в ответ пришлось прибегнуть к длинной бездарной импровизации, как джазовому музыканту в отсутствие вдохновения, которому даже хорошая ритм-секция не способна помочь найти плодотворную идею. Так, скрывая друг от друга собственные мысли, сенаторы и принцепс ораторствовали до заката солнца. По древнему обычаю вместе с заходящим светилом римлянам следовало отправляться на покой. В завершение заседания Тиберий все же намекнул, что он, может быть, выступит в поход, как только это позволит состояние дел.