Но в одном вопросе польза от этого расследования была несомненной. Тиберий вынес из него твердое убеждение о вредоносном характере распространившихся в Риме чужеземных культов и магии. Поэтому он решил продолжить разбирательство дела, надеясь докопаться до сердцевины этой мафии. Кроме того, самоубийство Либона могло вызвать в народе новую волну ненависти к властям. Оно допускало две трактовки: раскаянье виновного либо отчаянье, протест невинного. Очевидно, что недоброжелательное к принцепсу общественное мнение склонится ко второй из них, и молва вновь выставит Тиберия чудовищем.
Собрав на следующий день Курию, принцепс сказал, что очень сожалеет о трагическом событии, поскольку имел намерение сохранить жизнь подсудимому, сколь бы виновен тот ни был. В доказательство своего благорасположения к Либону Тиберий напомнил о том, как, будучи оповещен о заговоре, он предпринимал неоднократные попытки добрым отношением освободить его от злостных замыслов.
— Но мы с вами, отцы-сенаторы, судим здесь не какое-то лицо, а сам порок, поразивший наше общество. Конкретными преступниками занимаются преторы, но наша задача — не устранить отравленный плод, а выкорчевать сами корни древа зла. Поэтому я полагаю целе-сообразным продолжить процесс.
Сенаторы изобразили восторг и пропели дифирамбы принципиальности своего лидера, а консулы, конечно же, постановили возобновить дело.
Вновь пугали воздух речи обвинителей, лепетали нечто бессвязное свидетели, вопили истязаемые рабы. В конце концов покойный Либон был признан виновным по статье об оскорблении величия римского народа и приговорен к смерти. Так государство как бы узаконило его самоубийство. Итогом же стал раздел конфискованного имущества осужденного между обвинителями. Много потрудившийся Фирмий Кат ныне овладел золотыми кубками друга, из которых совсем недавно пил с ним ароматное вино. Кому не хватило драгметаллов, тот получил претуру, обещанную ранее Либону. А сенаторы, оказавшиеся в этой битве в роли рядовых бойцов, сделали заявку на моральные призы, раз уж не досталось материальных. Так, Котта Мессалин вынес предложение, чтобы впредь на похоронах родственников Либона его изображение не допускалось к участию в торжественном шествии — мера, означавшая проклятие в веках. Гней Лентул подверг анафеме имя несчастного злодея, потребовав изъять его из употребления в роде Скрибониев. Помпоний Флакк выдвинул идею возблагодарить богов за счастливое избавление государства от ужасной напасти, и сенат постановил провести благодарственные молебствия с подношениями даров Юпитеру и Марсу. Всегда активный Азиний Галл не растерялся и после того, как оказались разобраны традиционные меры проклятия памяти неугодного усопшего. Он догадался сделать день самоубийства Либона государственным праздником. За это на Азиния набросились сразу трое сенаторов и едва не побили его, так как он якобы украл плодотворную мысль о праздновании дня самоубийства у них. Вот где проявилось единодушие сената!
Принцепс не противился этой шумихе, полагая полезным для своей репутации, чтобы сенаторы взвалили на себя груз ответственности за все происходящее. Однако он добился исполнения собственного замысла: сенат постановил изгнать из Италии астрологов и магов. Наиболее деятельных даже казнили. По вопросу борьбы с засильем восточных культов и религий было решено провести дополнительное следствие.
Тиберий не отличался динамичной смекалкой, и многое приходило ему на ум уже после свершения события. Этим отчасти объясняется его напряженность в курии, многими воспринимавшаяся как угрюмость и враждебность: он опасался упустить нечто важное. Вот и на этот раз Тиберий уже дома, ночью, сообразил, что непомерная активность некоторых сенаторов в осуждении Либона весьма походила на стремление отвести подозрения от самих себя. В ночном мраке память рисовала ему их лица со всей отчетливостью, он слышал голоса, улавливал интонации. И все в поведении этих людей казалось неестественным, преувеличенным, показным. Тиберий не мог связать свои наблюдения с противоестественностью самого общественного устройства, а потому искал разгадку в злобных помыслах сенаторов. «Либон уничтожен, но заговор остался», — думал он и терзался бессонницей.
Утром принцепс призвал в свой таблин Саллюстия Криспа и велел доложить, как идет расследование заговора Лжеагриппы. Саллюстий с удовольствием поведал о разработанном плане захвата главаря во время тайного свидания, подстроенного его людьми якобы для передачи большой денежной суммы. В ходе расследования были выявлены высокопоставленные персоны, сочувствующие заговору и поддерживающие его деньгами. Однако уличить этих людей как организаторов смуты не удалось. Тиберий похвалил своего изобретательного помощника и отпустил его для завершения начатого дела. Однако, оставшись в одиночестве, он грустно задумался.