Тиберий, едва сводивший баланс казны, не мог более латать гигантские бреши в бюджете, наносимые государству «победными» войнами Германика. Поэтому он с особой настойчивостью призывал его оставить бесплодные попытки завоевать леса и болота и возвратиться в столицу, где его ожидали триумф и новое консульство. «В высшей степени успешными действиями ты дал острастку наглости варваров и надолго отбил им охоту зариться на чужое добро, — писал он. — Цель войны достигнута, остальное целесообразно вверить дипломатии. Я провел, по поручению Августа, девять кампаний против германцев и разумной, взвешенной политикой добился там большего, чем оружием. Если же от костра войны и остались еще дымящиеся головешки, то предоставь их усердию другого полководца, например, брата твоего, Друза. Ведь, благодаря нашей справедливой политике, на всех других границах, кроме германской, царит мир, и Друзу более негде отличиться. Теперь, когда твоей славе победителя Германии уже не грозят чьи-либо сомнения, можно снизойти к честолюбию других, а самому получить, наконец-то, заслуженную награду».
Возможно, Германик не внял бы и этим призывам, но у него просто не было средств для продолжения кампании. Новые поборы в истощенной Галлии могли привести к восстанию, а Рим выделил деньги только на поддержание мира, но не на войну. Поэтому Германик принял образ послушного сына. Он простился с верным ему войском, готовым ради него идти против Тиберия, и с несколькими подразделениями, отобранными для триумфа, отбыл в столицу.
Возвратившись на родину, Германик стал лагерем на Марсовом поле и начал подготовку к триумфу. Туда к нему для приветствий направились сенаторы, родственники и толпы простого люда. Тиберий в сопровождении Друза, Сеяна и других придворных лиц тоже навестил героя.
Германик обладал талантом общения, он располагал к себе окружающих приятной внешностью, осанкой, манерой поведения, дружелюбием, излучающим теплые волны симпатии, приветливой речью. Тиберий тоже поддался его обаянию, и ему показалось, что этот человек искренне рад встрече. Сквозь густой мрак многолетних подозрений жизнеутверждающим лучом пробилась вера в силу дружбы и родственной любви. А когда он увидел, как истинно по-братски обнимаются Германик и Друз, его сердце зарделось теплым чувством, словно отогреваясь после долгой стужи.
Германик доверительно рассказал дяде и двоюродному брату о своих успехах. При этом он был менее сдержан, чем в официальных донесениях, что, казалось, также свидетельствовало о его искренности. Тиберий в свою очередь поблагодарил племянника за службу Отечеству, подтвердил высказанное ранее намерение сделать его консулом, причем в паре с ним, Тиберием, поведал о других надеждах на совместную деятельность.
Если бы их в тот момент увидели все римляне, то это вызвало бы разочарование в сенаторской среде и недоумение в народе. Однако беседа высокопоставленных родственников проходила в узком кругу. Поэтому, когда тронная семья вышла из шатра полководца и двинулась по лагерной аллее, солдаты и толпы плебса поодаль увидели то, что хотели видеть. Людская масса приветствовала Германика и неодобрительно шикала в сторону Тиберия. Из соседней палатки появилась Агриппина, держа за руку карапуза Калигулу, и направилась к принцепсу. Она почтительно раскланялась с Тиберием и представила ему сына. Однако при этом она повела глазами в сторону плебса, как бы говоря: «Видишь, кому отдает предпочтение народ?» — и губы ее надменно дрогнули. А шустрый мальчуган сверкнул на принцепса хитрыми глазками и неожиданно сильно дернул его за полу тоги, отчего тот вздрогнул. Стоявшие поблизости легионеры одобрили поведение бойкого мальчишки громким смехом, подхваченным и теми, кто ничего не видел и не знал причины этого оживления. Сенаторы из свиты принцепса злорадно заулыбались.
У Тиберия возникло чувство, будто над ним издеваются. Толпа постоянно ищет, а если не находит, выдумывает повод, чтобы выказать ему недоброжелательство. Его настроение испортилось. Он еще раз посмотрел на Агриппину, и ему вспомнились предостережения Августы и Сеяна относительно этой женщины. Она, поймав на себе взгляд принцепса, будто вся внутренне, психологически, ощетинилась и посмотрела на него в упор. «Убийца, ты и сам не вечен!» — прочитал Тиберий в ее глазах и на миг потупился. Когда же он вновь поднял взгляд, то ничего зловещего в лице невестки не обнаружил. «Притворство? — подумал он. — Или мне это показалось?»