А между тем все вокруг торжествовали. Народ радовался возвращению своего кумира, любовь к которому римляне как бы получили в наследство от Августа, открыто отдававшего предпочтение Германику перед Тиберием. Активно симпатизируя главному герою, простые люди также умилялись проявлениям добрых чувств в тронной семье. Друз улыбался Германику, Германик — Тиберию, Тиберий — Агриппине, Агриппина — всем и в то же время никому. В Рим пришел праздник.
Потом был триумф. В победном шествии везли картины, изображавшие пейзажи германских земель, лесов, рек, вели пленных, маршировали самодовольные легионеры. Но главным украшением колонны выглядел сам триумфатор и сопровождавшая его колесница, в которой стояли пятеро детей.
Плебс столь громко восхищался героем дня и его потомством, что Тиберию хотелось оглохнуть. Его первоначальная радость от встречи с близким родственником, приятным человеком, талантливым сподвижником в государственных делах с каждым часом, с каждым мгновеньем умирала. Ее ранили слова неумеренных похвал Германику, она увядала от восторженных взглядов, обращенных на молодого триумфатора, задыхалась в атмосфере чужой демонстративной любви. Все это казалось отобранным у него, Тиберия. В его чувствах не было зависти, которую приписывали ему окружающие. Он выиграл гораздо больше сражений и справил больше триумфов, чем кто-либо из тогдашних римлян. То, что происходило вокруг Германика, не затмевало славу Тиберия, но выглядело покушением на его власть, на дела, которые он совершил, и будущие планы, на саму его личность. Это походило не столько на триумф Германика, сколько на антитриумф Тиберия. «Плебс восхваляет его, чтобы унизить меня, — думал Тиберий. — Если бы не было меня, то и он остался бы рядовым легатом. На самом деле все это — не любовь к Германику, а оборотная сторона ненависти ко мне».
Однако Тиберий старался подавлять в себе недобрые мысли, вызываемые шумихой вокруг имени его племянника, и следовать намеченной ранее программе действий. Он роздал народу деньги от имени Германика и выдвинул его кандидатуру в консулы. Но чем сильнее принцепс сопротивлялся чувству вражды к Германику, тем упорнее его обвиняли в этой вражде. Все дурные поступки Тиберия, естественно, осуждались, а все добрые — воспринимались как проявление лицемерия и коварства и осуждались еще яростнее.
Высокообразованный артистичный Германик быстро освоился в сенате и стал одним из его лидеров. Правда, сам Тиберий и в этих условиях сохранил свое первенство. Когда-то он равнялся на Августа и тянулся за ним. Следование такому ориентиру возвысило его личность над окружением. На политическом фронте он мог переиграть кого угодно. Но вот Друзу приходилось туго. Появление в столице двоюродного брата стимулировало его к росту и в целом положительно отразилось на нем. Но Германик был опытнее и развитее Друза, потому в большинстве случаев смотрелся интереснее.
Сенат и весь Рим вообще разделились на два лагеря: приверженцев Друза и Германика. Повсюду обсуждались и их личные качества, и свершенные поступки, и родословные. Так, народ придавал большое значение тому факту, что если по отцовской линии род братьев был един, то по матери Германик приходился внуком Марку Антонию и внучатым племянником Августу, тогда как мать Друза принадлежала всаднической фамилии. Сравнивали и их жен. Тут, конечно же, знаменитая Агриппина, внучка Августа, командовавшая легионами и сама родившая чуть ли не легион наследников, была вне конкуренции. Женою Друза являлась Ливилла, сестра Германика, и иных достоинств за ней не значилось. Таким образом, с точки зрения манов, пенатов и родовых гениев предпочтение отдавалось Германику. Но некоторым его поклонникам и этого оказалось мало, потому они попытались сделать своего любимца кровным внуком самого Августа. Отец Германика Друз родился через три месяца после свадьбы Августа и Ливии. Еще тогда многие предполагали, что Ливия блудила с принцепсом до развода с первым мужем и прижила второго ребенка от него. Острые на язык римляне немедленно пустили по городу стишок: «Везучие родят на третьем месяце…» Теперь этой сплетне дали вторую жизнь. Идея о прямом происхождении Германика от Августа добавила ему симпатий плебса. А кто-то любил Германика потому, что ненавидел Тиберия, другие же, наоборот, благоволили Друзу из-за его кровного родства с принцепсом. Вот такие страсти бурлили в столице мирового государства!
Естественно, Тиберий, упорно стремившийся объединить высшие сословия вокруг государственных проблем, не приветствовал новый раскол в обществе, и без того раздираемом противоречиями. Вскоре для сыновей нашлось достойное поприще. На юге Германии вновь началась война, а в Азии возникла чехарда с правителями соседних царств и, кроме того, забастовали некоторые провинции, истомленные налоговым бременем. Поэтому принцепс созвал сенат и, сделав доклад о положении в горячих регионах страны, предложил направить туда специальных полномочных представителей центра. Все отлично понимали, кого имеет в виду Тиберий, потому сразу заговорили о Германике и Друзе. Особенно запутанной казалась ситуация на Востоке. Тиберий повинился, что сам находится в преклонных летах, Друз же, наоборот, слишком молод и недостаточно опытен, поэтому лучшей кандидатурой для восточной миссии, по его мнению, является Германик. Сенаторы с показным восторгом поддержали этот выбор и наделили Германика полномочиями правителя всех заморских территорий, поставив его выше конкретных наместников тех или иных провинций. Друз был отправлен в Иллирию для контроля ситуации на южной границе с Германией.