В Греции маленький Тиберий оказался в древней Спарте. Славная столица грозного некогда Лакедемона приветливо встретила представителя Клавдиев, поскольку лакедемоняне являлись клиентами этого великого римского рода.
Гражданская война тем временем вновь обострилась. Войска Марка Антония высадились в Италии и осадили город Брундизий, верный Октавиану. В Тирренском море господствовал флот Секста Помпея, Адриатическое море было во власти сторонника Антония Гнея Домиция Агенобарба. Заколебались и легионы Октавиана. Легионеры открыто говорили, что они готовы следовать за своим полководцем Марком Випсанием Агриппой, но лишь для того, чтобы Октавиан помирился с Антонием, против войск которого они вовсе не собирались сражаться. Как мы видим, солдаты правильно понимали, кто на самом деле полководец. Октавиана спасло в этот опаснейший момент его жизни лишь то, что Агриппа был безусловно ему верен. Не всегда и не во всем соглашаясь с Октавианом, доблестный Марк не мог нарушить дружбы с тем, кому однажды присягнул на верность. Верность эта еще не раз будет спасительной для Октавиана. Но вот другой соратник его, Квинт Сальвидиен Руф, только что верно служивший ему в дни Перузианской войны и щедро за это вознагражденный — Октавиан сделал его наместником всей Галлии от Пиренеев до Рейна — не просто заколебался, но совершил прямую измену. Сальвидиен пообещал Антонию легионы, расположенные в подвластных ему галльских землях.
Пожар гражданской войны, могущий сокрушить так успешно начавшуюся карьеру Октавиана, внезапно для ее вождей со всех сторон, погасили простые солдаты. Они решительно отказались проливать кровь за своих военачальников и потребовали от них заключения мира.{20} Полководцам ничего не оставалось, как подчиниться своим солдатам. Быстро выяснилось, что Октавиан ни в чем не обвиняет Антония, а в Перузианской войне вся вина лежит исключительно на Фульвии. Поскольку та скоропстижно скончалась в Греции, а Антоний уже был влюблен в Клеопатру и наслаждался взаимностью, то он охотно принял версию наследника Цезаря. Тем более что «друзья не дали обоим углубиться в объяснения, но примирили их и помогли разделить верховное владычество. Считать границей порешили Ионийское море. Владения к востоку от него получил Антоний, к западу Цезарь (Октавиан — И. К.), Африку уступили Лепиду».{21} Вновь сдружившиеся под солдатским давлением триумвиры нашли даже способ помириться с Секстом Помпеем. Крайняя необходимость этого диктовалась самой насущной потребностью столицы: флот Секста Помпея, в который влились все пираты западного Средиземноморья, разбойничал в Тирренском море, перекрыв подвоз хлеба в Рим. Забавный парадокс истории. В свое время Гней Помпеи Великий уничтожил пиратство на востоке Средиземноморья, теперь сын его Секст стал главным покровителем пиратства на западе.
Триумвиры уговорили Секста Помпея избавить море от разбоев и позволить доставлять в Рим необходимое количество хлеба. За это пришлось к его сицилийским владениям добавить еще и Сардинию.
Венцом доверия между недавними противниками можно считать разоблачение Антонием предательской роли Квинта Сальвидиена Руфа, щедро предложившего ему против Октавиана галльские легионы. Антоний отнюдь не был лишен пороков, но предательство было ему чуждо. Он знал, конечно, что Сальвидиен был другом юности Гая Октавия и потому его поступок представлялся ему вдвойне отвратительным. Вот потому и «были раскрыты преступные планы Сальвидиена Руфа».{22} Октавиан принудил изменника к самоубийству.
Наступивший мир отразился и на судьбе семьи Тиберия. Теперь его отец не был врагом Октавиана и он получил возможность вернуться в Рим. Возвращение из Лакедемона, однако, едва не стало для них гибельным. Лесной пожар, стремительно распространившийся, так близко подобрался к путникам, что матери маленького Тиберия Ливии Друзилле опалило волосы и край одежды.{23}
Пребывание в Риме на глазах у Октавиана внесло самые решительные перемены в будущее семьи Тиберия. Его юная мать, ибо на момент рождения сына ей было всего лишь шестнадцать лет, произвела неизгладимое впечатление на наследника Цезаря. Ливия Друзилла отличалась замечательной красотой, необыкновенным умом, да и была она «дочь знатного и мужественного человека Друза Клавдиана, по происхождению, честности и красоте первая из римлянок».{24} Да, ведь и она из славного рода Клавдиев, а Ливией Друзиллой именовалась потому, что отец ее в 91 г. до Р.Х. был усыновлен Марком Ливием Друзом и, соответственно, принял его имя. Род Ливиев Друзов принадлежал также к высшей римской знати, но не из числа патрициев, а плебеев. Об этом свидетельствуют достижения представителей этого славного семейства в римской истории. Друзы удостаивались и диктаторских полномочий, дважды цензорских, восемь раз были консулами, удостоились трёх триумфов за победы над врагами Рима. Один из Друзов вернул Риму золото, выплаченное римлянами галлам за снятие осады с Капитолия.{25} Это была та самая знаменитая осада, когда гуси храма Юноны своим гоготанием пробудили спящих римских воинов и те защитили последний римский оплот от почти ворвавшихся в него галлов. Были знамениты и Ливии Друзы — плебейские трибуны. Один из них был поначалу соратником известного реформатора Гая Семпрония Гракха, но в решительный момент от него отступился, перейдя на сторону его врагов. Сын же его, тот самый Марк Ливии Друз, усыновивший отца Ливии, в должности плебейского трибуна предложил ряд глубоких преобразований, но потерпел в них неудачу и был убит, после чего в Риме началась череда гражданских войн.