Мальчик, имевший столь выдающийся ряд земных жизней, с ранних лет прекрасно знал санскрит и тибетский язык. В возрасте 13 лет он основал Иххурэ, главный монастырь, при котором возникли семь аймаков – монашеских общин. Весь этот комплекс образовал тот центр, вокруг которого впоследствии вырос город Урга – столица Монголии, после революции переименованная в Улан-Батор (Красный Богатырь).
В 15 лет, в 1650 году, Дзанабадзар отправился в столицу Тибета Лхасу, где принял духовное посвящение от Панчен-ламы Лувсанчойжанцана и был провозглашен Далай-ламой перерождением святого Джебдзундамба-хутухты. Таким образом он получил высший духовный титул хутухты, «живого бога». Дзанабадзар был первым из духовных лиц Монголии, получившим титул лично от Далай-ламы, и с тех пор титул Джебдзундамба-хутухты стал постоянным для главы буддистской церкви Монголии. Первым главой этой церкви и стал Дзанабадзар по особому благословению Далай-ламы, который даровал ему в качестве свидетельства, как это и положено по обычаю, желтый шелковый балдахин и личную золотую печать вместе с правом отныне самому присваивать духовные титулы. Преемственность этой линии перерождений Джебдзундамба-хутухты закончилась в Монголии в 1924 году со смертью последнего главы церкви, который был восьмым по счету носителем титула Джебдзундамба-хутухта.
По возвращении из Тибета Дзанабадзар стал известен под этим именем как скульптор, а под именем Ундур-гэгэн (Великий Просветленный, Высокий Наставник) или Богдо-гэгэн – как глава церкви. Его дальнейшая деятельность протекала в основном в этих двух направлениях. Но не только в них. Так, он создал новый монгольский алфавит со́нбо, построил множество храмов и монастырей. Будучи, как глава духовенства, еще и видным политическим деятелем, он много способствовал делу объединения Монголии.
Однако более всего он интересен нам в ипостаси художника, творчество которого рассматривалось как одна из форм служения божеству. Именно Дзанабадзар стал основателем монгольского религиозного искусства, принадлежавшего к позднетибетской школе. Лепить из глины и рисовать Дзанабадзар начал с детства, а из Тибета вместе с его свитой прибыли профессиональные художники, обучившие юношу канонам тибетского искусства, строгое следование которым необходимо при изображении каждого божества. Но Дзанабадзар был гением, а потому сумел, ни в чем не нарушая канона, создать произведения, отмеченные печатью его глубокой индивидуальности. Он жил в одно время с Рубенсом, Веласкесом, Рембрандтом и превосходил их своей духовной одаренностью – они же превзошли его своей всемирной славой.
Великий монгольский мастер создал за свою долгую жизнь большое количество иконописных и скульптурных изображений главных буддистских божеств, и эти изображения являются вполне совершенными в своей одухотворенности. Скульптуры, как и танки, всегда выполнялись в атмосфере глубокой мистической сосредоточенности, и глубина медитации творца нашла свое выражение во всех его творениях. Одной из особенных удач Дзанабадзара стал круг скульптурных изображений 21 формы богини Тары. Но с этой работой связана отдельная история.
Дзанабадзар был не только главой духовенства Монголии, но и живым человеком, и у него была горячо любимая женщина. Она была женственно-прекрасна, добра, умна и искренне религиозна и отвечала художнику нежной и страстной любовью. Но окружение Дзанабадзара не могло простить ему этой связи, порочащей в глазах людей светлый образ Высокого Наставника, Ундур-гэгэна. Для хубилгана, которым был Дзанабадзар, пристрастие к женщинам считалось непростительным грехом. Причем монголы более снисходительно относятся к тем случаям, когда хутухтыа просто меняет женщин, не испытывая особой привязанности ни к одной из них. Если же хубилган живет лишь с одной женщиной, то есть открыто заводит себе наложницу, он теряет в народе всякое уважение.
Дело в том, что добродетелью для высокого духовного лица в буддизме является отсутствие привязанности к чему-либо или кому-либо мирскому, одинаковое, равно сострадательное отношение ко всем живым существам. Отметим, что точно так же дело обстоит и в христианстве: монах не должен быть особенно привязан ни к одному предмету или живому существу, все его привязанности – в Боге. Знаменитый христианский авва Дорофей, обучая своего самого лучшего ученика, однажды заметил, что тот принес откуда-то красивый нож и очень любит им пользоваться, просто смотреть на него, то есть внутренне привязался к этому предмету. Тогда авва Дорофей категорически запретил ученику прикасаться именно к этому ножу, тогда как всем остальным позволялось делать с ним что угодно. Это запрещение действовало до тех пор, пока эмоционально окрашенная привязанность к красивому предмету не ушла из сердца послушника.